Сто поэтов начала столетия

Как только гарантированный аллегоризм уступает напряженному сосуществованию обычной жизни на грозном фоне недостижимой нормы, в стихи Олеси Николаевой возвращается поэзия. И ведь бывает, бывает же!

Библиография

Ничего лишнего // Новый мир. 2001. № 5.

Ты имеешь то, что ты есть // Новый мир. 2003. № 3.

Испанские письма. М.: Материк, 2004. 84 с.

Остальное возьму… // Арион. 2004. № 1.

Повсюду – тайны // Арион. 2005. № 2.

Бескорыстный эрос // Новый мир. 2006. № 1.

Отражение в зрачке // Арион. 2006. № 3.

Двести лошадей небесных // Знамя. 2006. № 5.

Ничего страшного. М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2007. 440 c.

Тридцатилистник // Арион. 2007. № 3.

Национальная идея // Новый мир. 2007. № 8.

Двести лошадей небесных. М.: Мир энциклопедий Аванта+, Астрель, 2008. 128 с. (Поэтическая библиотека).

Осуществленная свобода // Арион. 2008. № 2.

Стихи // Арион. 2008. № 4.

500 стихотворений и поэм. М.: Арт Хаус медиа, 2009. 752 с.

«Щастье» // Арион. 2009. № 4.

Герой // Новый мир. 2009. № 4.

О, если бы… // Знамя. 2009. № 6.

Сложный глагол «быть» // Арион. 2010. № 3.

Преображение вещей // Знамя, 2011, № 6.

До небесного Иерусалима. СПб.: Издательская группа Лениздат, 2013. 128 с.

Герой. М.: Время, 2013. 192 с. (Поэтическая библиотека).

Лев Оборин или «неделимость простых вещей»

У Льва Оборина есть своя тема: он всматривается в слова и вещи, как будто слышит и видит их как в первый раз, вернее сказать, – всматривается в отмеченные значениями соответствия слов и вещей. Так ведь получается, что все вокруг уже кем-то и когда-то названо словами, учтено в словарях, навсегда зафиксировано, оформлено правилами словоупотребления. Первобытная нетронутость мира словом напрочь позабыта, даже сам процесс наречения вещей аккуратно вписан в разнообразные скрижали – от знаменитого платоновского диалога «Кратил» до учений о статусе слова в мировых религиях.

Оборин формулирует свою позицию достаточно прямолинейно, хотя и не без иронии:

каталожник я и книжник
ты художник передвижник
спросишь чем стекло покрылось что в окне туманит сад
плача от потери силы я отвечу конденсат!

то в ушах моих концлагерь

марширующих с бумаги
слов которые не имя тут себя я оборву я уже любуюсь ими
улыбаюсь и живу

Стоит подчеркнуть, что речь идет не о позиции поэта и его стремлении выразить мир в слове, дело в другом – в принципиальной невозможности «самовитого» слова, не запертого заранее в словаре. Это хроническая персональная недостаточность словоупотреблений особенно болезненна именно для художника, причем даже не в моменты высших прорывов вдохновенья, а просто при попытке «назвать вещи своими именами», даже самые прозаичные, вроде старой подставки для цветочных горшков в виде разнокалиберных металлических кружков, приваренных к вертикальному стержню.

Колченогая железная ось
советского производства
раскидала кольца под глиняные горшки

Встречи, лица

объединяются в гнёзда,
как в словаре Даля

Язык мстит

целомудренным словарям
и нецеломудренным словарям

Безысходная двусмыслица несоответствий: язык шире, чем совокупность словарных норм, мир шире, чем язык. И это касается не только бытовых вещей и размышлений, но и фундаментальных принципов бытия, например – законов физики. Почему-то нам прекрасно известно, что свет движется с наибольшей возможной в мире материальных вещей скоростью. Мы не в силах поставить этот закон под сомнение не только потому, что любая физическая формула предельно отдалена от индивидуальных возможностей конкретного человека, но и по той причине, что мы не учитываем важнейшую роль материи языка, незримо посредничающего между отдельной личностью и ее восприятием физических законов. Между тем, при попытке применить абсолютно верную физическую формулу к реальности парадоксы возникают на каждом шагу:

Солнце ползет по низинам, по замерзшим трясинам,
По горным вершинам, по стариковским морщинам.
Идет и заглядывает в ледяное озеро,
Высвечивает лягушек в анабиозе.
Ответ без вопроса. Ни для кого примета.
Нет ничего медленней скорости света.