Сто причин поверить

– Купи курицу, – вдруг вырвалось у нее.

И тут же вспомнилось, как неподражаемо вкусно готовил ее Долдон. Это когда не пил уже. Никто до него и после него так не готовил курицу. Он доставал ее из духовки с какими-то странными приговорками, которые она находила смешными и несуразными. Но молчала. Ставил противень на большую деревянную доску. Румяная запеченная куриная грудка пузырилась и еще какое-то время шкварчала.

– Пусть подышит, – добавлял Долдон еще странностей.

Настя никогда не понимала, как может дышать мертвая курица, запекавшаяся пару часов в духовке. Но не возмущалась и не спорила. Она ждала, когда Долдон наконец начнет отрезать кусок за куском, аккуратно укладывая мясо в эмалированную миску. Никаких красивых фарфоровых блюд у них не было. Их у нее и сейчас нет. Без надобности. Курицу она никогда не запекала. И вообще не включала духовку. Она ею и пользоваться-то не умела…

– Курицу? – переспросил Грибов. – Хорошо. А еще что?

Курицы, в принципе, было бы достаточно. Они с Долдоном всегда одной курицей наедались. Но раз Грибов спрашивает…

И она наговорила ему много еще чего. И про десерт не забыла. Думала, он возмущаться станет. А Грибов вместо этого попросил повторить предпоследний и последний пункт, потому что не успел записать. Чудной!

– Мама как? – зачем-то спросила она, даже не осмыслила, как вырвалось.

– Мама нормально. Замерла и держит за меня кулачки.

– На предмет?

– Чтобы у нас с тобой все получилось. Ты ей прямо понравилась-понравилась.

– Да ладно! – не поверила Настя.

Она мало кому нравилась. Вздорная, не сдержанная на язык, неуживчивая. А кто ее мог научить уживчивости и терпимости? Долдон? Тоже еще образец для подражания. Хорошо, что не бросил ее сиротствовать в детском доме, а то бы – труба дело…

– Она сказала, что ты светишься вся как будто.

– Гриб, хорош заливать! – одернула его Настя и губу прикусила: та вдруг начала подрагивать мелко-мелко. – Все, я подъезжаю к дому нашего героя-наблюдателя. Да… И про вишневый компот не забудь, ага?

Вишневый компот был еще одним деликатесом, следующим за запеченной курицей. И то, и другое случалось нечасто. Было вкусным и долгожданным.

Не дав Грибову вставить слово, Настя отключилась. И еще минут пять, пока парковала машину, пока шла от нее до дома Баклашкина, терзалась странным ощущением затягивания в какой-то омут.

Жила себе, жила. Сама по себе. Никто о ней не заботился, она ни о ком. Детство с Долдоном не в счет. Его забота была очень ненавязчивой, мягко говоря. И тут Грибов вваливается, не спросив, в ее жизнь. Начинает какую-то суету разводить. Беспокоится о ней! Блин! А она так и не определилась, нравится ей это или нет!

– Открывайте, полиция! – громко отреагировала она на осторожный вопрос из домофона.

Домработница среагировала мгновенно, и уже через пару минут Настя сидела напротив Баклашкина возле большого чистого окна, выходившего на дом Яковлевых.

– Я знал, что вы вернетесь, – вместо приветствия проговорил он, осмотрев ее с головы до ног раза три. Указал на кресло слева от себя. – Присаживайтесь. Я домработнице его купил – точно такое же, как у меня. Хотел приобщить ее к прекрасному. А ей все время некогда!

– К прекрасному – это к чему? – заинтересовалась Настя, с удовольствием вытягивая ноги и слегка покачиваясь в удобном кресле. – К ничегонеделанью? Хорошее занятие. Но редко оплачиваемое.

– К созерцанию, дорогая капитанша, – фыркнул Баклашкин весело. – К созерцанию прекрасного мира, который рядом с нами, за окном. К тому же я бы ей за это платил. А она ни в какую!

– Что успели рассмотреть за последнее время, Николай Федорович? Ничего интересного не происходило на соседнем участке?

– А что там может происходить? Новый хозяин обживается. Уже строительная фирма приезжала, оценивала возможный ремонт. Трясла сметами.

– Новый хозяин? Это кто же? – удивленно вскинула брови Настя.

Тут сзади подкралась домработница и вежливо поинтересовалась, хочет ли Настя кофе. Конечно, хочет. Она его всегда хочет. Даже когда спит.

– Зять покойного Сергея Игнатьевича. Как его… Игорек, кажется. Очень, скажу вам, мерзкий тип. Не успел жену похоронить, а уже ремонт затевает. Как это она не переписала завещание? Собиралась. Орала в саду неоднократно, что ему ничего не достанется. Никого не стеснялась. Бестия, а не девка! Серега-то с ней при жизни намучился. Избалованная, беспринципная! А что он хотел? Какой сам, такие и дети! У меня вот дочь такая же курица, как ее мать…

И Баклашкин минут десять распространялся на тему того, что ему не досталось путевой женщины. И, как следствие, не родилось от нее путевой дочери.

Настя успела выпить две чашки кофе из высокого фарфорового кофейника, а он все не умолкал.

– А что вы хотите? – возмутился Баклашкин в очередной раз. – Если папаша водит в дом свою любовницу, что остается дочери? Тоже пускаться во все тяжкие.

– Это вы про Яковлевых? – уточнила Настя.