Голос соседа донесся до него совсем уж издалека, глухо, словно сквозь вату, но в следующее мгновение все опять неожиданно встало на свои места. Мир вокруг него приобрел прежние, прочные, реальные и понятные очертания. Человеческий голос второй раз волшебным образом разогнал навалившуюся на него муть. Или так совпало?
- Да, Дим, что-то голова у меня сегодня кружится. Сам не пойму - может, устал? Или может давление стало пошаливать? У твоей жены тонометр-то наверняка дома должен быть, какой же это врач без тонометра.
- Ну есть, конечно.
- Значит придем сейчас и померяем.
- Померяем... Глупости все это натуральные! Вот мы придем сейчас и тебя полечим - напоим эликсиром жизни. И будешь тогда лучше прежнего! А то давление он собрался мерить, как старпер какой-нибудь.
- Твои бы слова, да кому надо - в уши...
Консьержка в подъезде, не смотря на поздний час, бдела, поглядывая на экран допотопной переносной "Юности", давно потерявшей и цвет и звук. Взглянув через окошко на пришедших и пробормотав в ответ на их приветствие свой дежурный "добровечер" она вновь уткнулась в блеклый экран, по которому вяло скользили какие-то тени, больше похожие на приведения, чем на людей.
Поднялись к Димке. Он некоторое время повозился, погремел перед дверью ключами и они вошли наконец в темную прихожую. В ноздри ему ввинтился теплый запах дома - приятный, но совершенно чужой. В каждой квартире он есть, и в каждой - свой собственный, индивидуальный, не похожий на остальные. У Димки - приятно "пахло уютом". И, самую малость, неуловимо почти - чем-то медицинским.
- Слушай, Серега, ты башмаки свои не снимай, понял? У меня здесь такой срач! Так проходи, - сразу предупредил его Димка, щелкая светом в прихожей.
- Да не удобно как-то, Дим, я привык разуваться...
- Отвыкнешь. Говорю же тебе - срач. Значит срач. Давай, двигай сразу на кухню, сейчас мы с тобой устроимся и... - он мечтательно закатил глаза и потянул слюну.
На кухне, не смотря на отсутствие хозяйки, был идеальный порядок. Да и на полу, честно говоря, вопреки заверениям Димки, никакого беспорядка и грязи тоже не наблюдалось. Собственно Димкина холостая неделя-то только началась и хаосу пока еще просто неоткуда было взяться. Да и не тот человек был Димка, чтобы у себя дома бардак разводить, хоть и болтает про какой-то срач. И потом жена у него - не кто-нибудь, а санитарный врач в районном СЭСе, и она живо ему фитиль вставит за такие дела. Уж что-что, а порядок и гигиена были в этом доме в большом почете.
...Как-то сами собой возникли на столе объемистые сверкающие хрустальные стопки, несколько тарелок. Димка острым тесаком споро напластал изумительной красоты, нежное бело-розовое и в какой-то немыслимой обсыпке, сало, потом набросал на тарелку с полтора десятка мерных, не больше пальца, пупырчатых темно-зеленых огурчиков. В кухне сразу же соблазнительно запахло соленьем, этой неповторимой смесью запахов укропа, чеснока и еще какой-то ароматной зелени. И от этого сумасшедшего укропно-чесночного запаха у него и правда сразу потекли слюни. А Дима все колдовал над столом.
Следом за огурчиками, весьма органично дополняя собою весь этот соблазнительный "натюрморт", появилась на столе главная деталь застолья. Прямоугольная, плоская, как в старых фильмах про гражданскую войну, бутыль с домашней горилкой. Бутыль, надо сказать, весьма внушительная. Литра на полтора, не меньше.
Горилка в этой бутыли была действительно прозрачной, как слеза - в отличие от мутного, "киношного" самогона, который обычно потребляли на экране в старых фильмах про Гражданскую войну какие-нибудь махновцы или кулаки, и который по своему виду обычно сильно смахивал на воду, оставшуюся после мытья молочной посуды.
Димка и еще что-то скоренько поставил на стол - хлеб, грибочки соленые, колбаску какую-то нашинковал - тоже кажется домашнюю. Потом поправил на одной из тарелок что-то, словно художник, кладущий на холст последний мазок и, оглядев всю эту красоту, сказал, довольно потерев ладони:
- Вот это дело! Красота! Ка-а-ак мы щ-щас с тобой врежем... У-у-х! - и он сощурился, как довольный, сытый кот. - Ну, давай за стол, чего стоишь-то, как бедный родственник? Давай, наливай - доверяю.
Бутыль солидно оттягивала ему руки - одной было и не удержать. Весело загулькало в горлышке штофа, радостно звякнули составленные вместе стопки, привычно принимая в свое хрустальное нутро самодельную огненную воду. По первой - до края.
И вознеслись - сперва навстречу друг дружке - динькнув нежно, сдержанно, а потом, уже беззвучно - к устам, чтобы разом освободиться там от своего прозрачного груза забвения.