Сто страшных историй

(поворачивается к старухе)

Ну, ты скоро?!

Ф-фух, проглотила наконец. Вместе с косточкой. Хорошо хоть, не подавилась.

(выразительно трясет перед духом коробкой).

Теперь выполняй свою часть уговора. Называй имя. И получишь остальные.

Старуха Котонэ (впивается взглядом в коробку):

Я… это… А вы не обманете?

Рэйден:

Я поклялся.

Старуха Котонэ:

Ну да, ну да… Имя? Имя, значит. Мне б еще сливку, а?

Рэйден:

Будет слива. Как скажешь имя – так сразу.

Старуха Котонэ:

Имя, значит… Посмертное?

Рэйден:

Да, посмертное.

Старуха Котонэ:

Мое?

Рэйден:

Твое.

Старуха Котонэ:

Имя, да… Имя… Вспомнила!

(вперяет в Рэйдена сверкающий взор)

Хотару! Хотару – имечко-то мое!

* * *

Из глаза разносчика выкатилась слезинка: чистая как капля росы. Устремилась вниз по щеке, следом – другая, третья.

– Хотару! Так после смерти назвали. Вот, вспомнила. Сливы давайте! Скорей давайте!

Сливы, так сливы. Обещал – выполняю. И остальное выполню – можешь не сомневаться, дух. Я тебе не лгал. Проведет святой Иссэн обряд – так сразу и выполню.

Хотару. Светлячок, значит.

_____________________________

[1] Сэгаки, дословно: «кормить голодных духов» – особая буддистская служба (молитва и обряд), исполняемая для тех, кто, как предполагается, стал «гаки» – голодными духами.

[2] Ри – мера расстояния, 3927 м.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ: КОРМЛЕНИЕ ГОЛОДНОГО ДУХА

1

Чего ты хочешь?

– Мне нельзя будет прерывать молитву, – сказал настоятель Иссэн.

Он бережно опустил на алтарь готовую табличку с именем «Хотару». Свет, который сочился в открытые двери храма, был серым, тусклым, словно процеженным через грязное сито. Тем не менее, тушь в этом свете отблескивала самым неестественным образом, как на ярком солнце.

Похоже, эта была особая тушь, с добавлением клейкого сока бенкомасаки[1], которая не смывается водой. Святой Иссэн не замедлил подтвердить мою догадку:

– Внимательно следите за мной, Рэйден-сан. Сейчас я начну читать сутру для заблудших, сбившихся с пути духов. Буду молиться, чтобы гаки обрел спасение, обещанное милосердной бодисаттвой Каннон. Когда, не прерывая чтения, я поклонюсь бодисаттве, – взглядом он указал на статуэтку Каннон, стоявшую на алтаре, – берите табличку. Отнесите ее к ручью, шагов на двадцать выше того места, где привязан разносчик – и пустите вниз по течению. Да, не забудьте: надписью вверх.

Ага, для того и водостойкая тушь – чтобы надпись не смыло. Старик наверняка все рассчитал: к тому моменту, когда табличка поплывет по ручью, тушь как раз подсохнет.

– Да, Иссэн-сан! Я все сделаю. Потом мне вернуться в храм?

– Нет. Оставайтесь рядом с одержимым. Наблюдайте за ним. Но так, чтобы он вас не видел. Ни вас, ни вашего слугу. Ни во что не вмешивайтесь, просто смотрите и слушайте.

– Да, Иссэн-сан! Сейчас предупрежу Широно. Я быстро – туда и обратно!

Вернувшись, я опустился на пол за спиной старого настоятеля. Свечи в курильницах уже тлели, наполняя храм дымным ароматом. В нем слышались[2] запахи сандала и лаванды, корицы, кедра и сосновой смолы. Развернув свиток, Иссэн принялся нараспев читать сутру. Голос настоятеля окреп, сделался звучным и торжественным. Он перекатывался под сводами храма: само сострадание, мольба о милосердии и слова утешения.

Я заслушался и едва не проморгал момент, когда настоятель, не переставая читать сутру, низко поклонился статуэтке Каннон, коснувшись лбом пола. Я поспешил отвесить поклон вслед за ним и, поднявшись на ноги, шагнул к алтарю. Почтительно, двумя руками, взял табличку с посмертным именем старухи, на всякий случай поклонился еще раз и попятился к выходу – не теряя времени, но и без неподобающей суеты.

«Быстро – это медленно, но без остановок,» – любит повторять сенсей Ясухиро. Вот я и не останавливался – надевая сандалии, спускаясь по ступеням, идя к ручью через высокую мокрую траву, молча качая головой в ответ на движение Широно: нет, зонта не надо, оставайся на месте.

Журчание воды подкатилось под ноги, заглушив монотонный шелест дождя. Ручей взбрыкивал на миниатюрных порожках, бурлил, пенился. Дальше поверхность воды вновь разглаживалась; на дне виднелись плавно колышущиеся водоросли. Я бережно опустил табличку в воду – надписью вверх, как велел старый настоятель.

И отпустил.

Здесь, за поворотом ручья, привязанный к дереву разносчик не мог меня видеть. Я присел на корточки, наблюдая за тем, как течение уносит табличку с его – её! – посмертным именем. Дощечка не переворачивалась, так и плыла надписью вверх. Из храма неразборчиво доносился голос святого Иссэна. Пожалуй, он уже закончил читать сутру и теперь перешел к перечислению счастливых моментов из жизни усопшей, побуждая голодный дух Котонэ обратиться к радости и умиротворению.

Все шло как надо. Я и сам был готов обратиться к радости…