Сто страшных историй

Старший дознаватель молчал долго. Взгляд его сделался задумчив, устремился вдаль — туда, где облака истончались в белесую кисею, готовые раствориться в небесах, как соль в воде. Когда я уже решил, что не дождусь ответа, господин Сэки заговорил:

— Вы даже не представляете, Рэйден-сан, на что готовы люди ради призрачного шанса. Шаткая возможность? Для иных это прочное основание их замыслов.

И без всякого перехода, привычным тоном:

— Допросы начнете с безликих. Вам ясно?

— Да, Сэки-сан!

3

Лица без лиц

Ни на что особо не рассчитывая, я сходил на мыс, откуда исчезли тело и голова. Зола на месте кострища. Обугленные рыбьи кости. Бамбуковый шест с огрызком грязных волос.

Больше ничего.

Когда я вернулся, лагерь был готов. Между палатками остался проход, упиравшийся в скалы. У скал оборудовали место для допросов: циновка получше для старшего дознавателя, циновка похуже для слуги, ведущего протокол. Каонай господина Сэки уже установил перед собой доску для письма и теперь размещал на ней «сокровища кабинета»: подставку с кистями, чашечку с водой, тушечницу, стопку листов бумаги.

Не в палатки же ссыльных приглашать?

Мое рабочее место обнаружилось за господской палаткой, у начала склона. Расторопный Широно тоже был готов записывать. Неподалеку переминалась с ноги на ногу пара здешних каонай, которых я приметил раньше.

Я устроился поудобнее: сидеть предстояло долго.

— Ты! Подойди.

Живой скелет с обмотанной тряпками головой приблизился. Перестук гальки под его ногами неприятно напоминал стук костей. Куда тебе головы рубить, доходяга! Самому бы до вечера не помереть. Или ты хочешь, чтобы приезжий дознаватель так думал?

— Твое имя в прошлой жизни?

— Изао, господин.

Голос — шелест ветра в сухом тростнике.

— Кем ты был раньше? До того, как потерял лицо?

— Плотником, господин.

— За что осужден?

— За кражи, господин. Много краж.

У начальника поста береговой стражи хранились копии приговоров всех ссыльных, кто пребывал на острове, а также выписки из дел. Мы забрали их, включая бумаги на осужденных каонай. Свиток Изао был сейчас развернут передо мной.

Пока все сходилось.

Многие задаются вопросом: к чему ссылать безликих на остров Девяти Смертей? Их можно казнить, как в былые времена, не опасаясь фуккацу! Да, это так. Иногда их действительно казнят — в виде особой милости. Но это случается редко. Милость для каонай? Это что же получается: преступникам, имеющим лицо — медленная смерть от голода и лишений, а безликий раз, и отмучился?! Нет уж! Пусть настрадаются, прежде чем отправиться в ад!

— Сними с головы тряпки.

— Господин?

— Снимай!

— Да, господин. Слушаюсь.

Серая губчатая масса. Плоть дохлого осьминога. Прорезь рта. Две черные дырки — ноздри. Тусклый блеск глаз на дне темных провалов. Лысый костистый череп.

— До ссылки ты был знаком с Ямаситой Тибой? Ты мог знать его под кличкой Ловкач.

У каонай нет лица. На то, что его заменяет, никто не желает смотреть. А я смотрел: и сейчас, и раньше. Приказывал Мигеру снять маску карпа и приучал себя глядеть без содрогания на лицевую плоть. Со временем, задавая вопросы, начинаешь различать изменения: подергивания, появление и исчезновение морщин, движения складок и глазных яблок.

Выражения лица без лица.

Мерзость, да. Но я полагал, что это может пригодиться. Если я научусь определять по лицевой плоти, врет безликий или говорит правду, то с обычным человеком это будет проще простого. Так после упражнений с тяжеленной колодой нести пару ведер воды — отдых. Никогда не думал, что наши с Мигеру беседы пригодятся мне самым непосредственным образом — при допросе другого каонай.

Не Мигеру, напомнил себе я. Это не Мигеру. Передо мной преступник. Дважды преступник. Возможно, трижды, если это перерожденец-Ловкач. И мне повезет, если бывший плотник схож с Мигеру в мимике лицевой плоти.

Книга, которую я научился читать.

— Нет, господин.

Правда. Что-то еще? Нет, не разобрать.

— А здесь, на острове? Ты имел с ним дело?

— Нет, господин. До безликих никому нет дела.

Снова правда. Было бы слишком большой удачей на первом же допросе изобличить перерожденца! Я заглянул в приговор.

— Что ты воровал?

— Еду, господин.

— Только еду?

— Один раз я украл нож.

— Зачем? Хотел продать?

— Нет, господин. Он был мне нужен. Рыбу резать, обувь чинить...

— Рыбу ты тоже воровал?

— Да, господин.

— Обувь?

— Нет, господин. Чинил свою.

— Как звали твою младшую сестру?

Удивление. Растерянность.

— Простите, господин! Но я был младшим в семье. У меня никогда не было младшей сестры. А мою старшую сестру звали Хоши.

Все верно. Без сомнения, передо мной бывший плотник Изао.

— Ловкач Тиба водил знакомство с кем-нибудь на острове?

— Простите, господин. Я не знаю.

Правда.

— Можешь идти.

Он поклонился, едва не переломившись пополам, и заковылял прочь, на ходу обматывая голову заскорузлыми тряпками.

— Следующий!

Этот каонай выглядел покрепче первого. Коренастый, приземистый, он исхудал в меньшей степени, чем Изао.

— Твое имя в прошлой жизни?

— Кэйташи, господин.

— Кем был до того, как потерял лицо?

— Рыбаком, господин.

— За что осужден?

— Контрабанда, господин.