Сто страшных историй

— Жизнь мимолетна, — повторил я хайку господина Симидзу и увидел, что мой собеседник вздрогнул. — Цветок ли, черепаха — не все ли равно? Превосходно! Спасибо, Масато-сан, мне не нужен табурет. Поверьте, я с радостью бы обсудил с вами тонкости стихосложения! Но долг велит мне заняться более грубыми материями.

— Хотите осмотреть тюрьму? Переговорить с надзирателями? Насколько мне известно, во вверенной мне тюрьме не происходило случаев фуккацу. Но, может быть, я чего-то не знаю?

О, он был не просто догадлив. Он читал мои мысли.

— Вы, Масато-сан, угадали мои желания, — я поклонился. — Не соблаговолите ли выделить мне сопровождающего?

— Сопровождающего?

Он встал, вышел из-за стола. Двигался господин Симидзу легко и проворно, чего никак не ожидалось при его комплекции. На площадке додзё, с плетями в руках, он сумел бы ввести в заблуждение не одного противника.

— Уже выделил, Рэйден-сан. Надеюсь, вас устроит моя скромная компания?

2

Закон, воспетый в стихах

— Кормим два раза в день: утром и за час до заката. Подъем перед рассветом. Общая помывка — раз в двадцать дней. В чан с горячей водой помещается до пяти человек. Стрижка — раз в год, летом. Заключенные стригут друг друга партиями по двадцать-тридцать человек. Презабавнейшее зрелище, Рэйден-сан! Куда там театру Кабуки! Я стараюсь не пропускать его…

В тюрьме не было окон. Запах стоял скверный, усиливаясь по мере нашего движения вдоль центрального коридора.

— В этих камерах, — господин Симидзу повел рукой, указывая на пустовавшие камеры, расположенные ближе к входным дверям. Они были забраны толстым брусом от пола до потолка, с просветом таким, что туда не просунул бы голову и десятилетний ребенок, — мы содержим заключенных в ранге хатамото с годовым доходом не выше пятисот коку риса. Также здесь сидят настоятели храмов и главы монашеских общин.

Камеры для знати пустовали. Внутри царила относительная чистота, пол устилали соломенные циновки — не хуже тех, что лежали у нас дома.

— Что это за бочки? — спросил я. — С водой?

Действительно, в камерах стояли бочки из еловых досок.

— Тузлук[39], — объяснил господин Симидзу. — Тузлук для засолки овощей или рыбы. Заключенные протирают им пол и стены во избежание заразы. Случается, они лечат тузлуком свои язвы.

Бочки меня не интересовали. Но я должен был поддерживать разговор.

— В этих камерах, — мы прошли дальше, — содержатся чиновники средних и низших рангов, монахи и самураи. Сами видите, циновки здесь попроще. Такие кладут в кухнях и подсобных помещениях. Женская камера во втором отделении выглядит точно так же. Женщины вровень с чиновничеством! Смешно, не правда ли?

Я вежливо улыбнулся.

— Здесь дожидаются приговора горожане и бродяги. Здесь — крестьяне, приехавшие в Акаяму на заработки и подозреваемые в преступлении…

Те камеры, что предназначались для бродяг и крестьян, выглядели, мягко говоря, не лучшим образом. Циновки в них отсутствовали, хотя господин Симидзу заметил, что ремесленникам и торговцам полагается одна циновка на восемнадцать человек. Бочка подтекала, соляной раствор впитывался в земляной пол. У дверей располагался тесный чуланчик с отверстием в полу — для естественных надобностей.

Все камеры, и ближние, и дальние, пустовали.

— Где же люди? — спросил я. — Масато-сан, в Акаяме что, закончились преступники?

Он расхохотался:

— Рэйден-сан, это зрелище не из приятных. Узнав о вашем намерении посетить тюрьму, я велел перевести всех заключенных во второе и третье отделение. После вашего ухода их вернут по местам. В принципе, я должен содержать арестантов разных категорий в разных отделениях. Но мы — не Эдо, у нас банально не хватает места. Поэтому я обустроил в каждом из трех отделений камеры разного типа. Вынужденная мера, понимаете?

Я кивнул.

— Я, конечно, готов показать вам камеры, переполненные всякими мерзавцами, — господин Симидзу взмахнул веером, отгоняя вонь. — Здесь еще ничего, представляете! Там же дышать можно разве что через тряпку. Итак, вы настаиваете?

— Нет, увольте. Все, что я хочу знать, это в какой камере содержали Ловкача Тибу. В той, что для монахов и самураев? Или он сидел вместе с горожанами? Вряд ли вы бросили его к крестьянам…

Господин Симидзу повернул обратно. Я последовал за ним.

— Сперва, — заметил мой сопровождающий, — я действительно намеревался посадить Ямаситу Тибу, прозванного Ловкачом, в камеру для самураев. Происхождение вора давало мне такую возможность. Но повышенное внимание к этому человеку со стороны властей… Вы понимаете меня? В камерах случается разное, вплоть до убийств и фуккацу. Вашей службе это отлично известно. А даже если не убийство? Изувечь Тиба кого-то до приговора, изувечь кто-то Тибу — виноватым в итоге оказался бы я.

Начальник тюрьмы невесело хохотнул: