Сто страшных историй

— В ином случае никто бы и не заинтересовался. В крайнем случае, объявили бы взыскание надзирателю. Но Тиба… Я решил не рисковать. Мы содержали его в подвале, Рэйден-сан. У нас нет камер-одиночек. Подвал для этого — наилучший вариант. Там нет ничего, за чем бы понадобилось заходить, а дверь исключительно крепкая.

Один, отметил я. Без сношений с иными заключенными. Мои догадки, какими бы безумными они ни казались даже мне самому, находили косвенное подтверждение. Впрочем, время для окончательных решений еще не настало.

— Я могу взглянуть на подвал?

— Да, конечно.

У входа обнаружилась неприметная дверь. Мы спустились по каменной лестнице, остановились у двери: прочной, как и заверил господин Симидзу.

— Вот, — он отодвинул засов, распахнул дверь. — Надзиратель заходил сюда с дубинкой наготове. В одной руке пища для арестанта, в другой дубинка. Из докладов я понял, что Тиба вел себя смирно. Никаких происшествий, попыток сбежать. Разве что подкуп…

— С целью побега?

— Что вы! При поступлении в тюрьму заключенных обыскивают. Ножи, огнива, изделия из металла, бумага, шелковая одежда, деньги — все забирается на хранение. Но деньги нужны везде! Кое-кто проносит с собой монеты — я не хочу говорить вам, каким образом, это слишком вульгарно! Надзиратели поставляют в камеры табак, саке, еду, иную мелочь. Цена любого предмета — один мон, сдачи не дают. Иначе, дорогой мой Рэйден-сан, трудно дожить до приговора или отбыть срок, скажем, в пять лет.

— Пять лет?!

— Столько дают за критику правительства.

— Это законно? Я про торговлю.

— Да, — спокойно ответил господин Симидзу. — Тот же закон, который велит нам изымать деньги на хранение, позволяет арестантам приобретать всякие пустяки на сумму не более двухсот мон. Вы удивлены? О, наши законы достойны, чтобы их воспели в стихах! Но оставим опасные темы. Если Тиба пронес какие-то деньги, он мог передать их надзирателю в обмен на маленькие радости. Это все, что я имел в виду.

— Я могу поговорить с тюремщиком, надзиравшим за Тибой?

— Да, конечно.

* * *

— Представьтесь.

— Кодзи, господин. Надзиратель Кодзи.

— Вы следили за содержавшимся в подвале Ямаситой Тибой?

— За Ловкачом-то?

— Да.

— Я, господин. В чем я провинился?

— Отвечайте на мои вопросы. Как вел себя Тиба в заключении?

— Смирно вел, не хуже прочих. Сидел, не дышал.

— В смысле?!

— Тихо сидел, значит. Без происшествий.

— Он покупал у вас еду? Саке? Табак?

— Так ведь разрешено, господин. Платят мало, как без торговлишки жить…

— Отвечайте: да или нет?

— Покупал, господин. Было дело.

— Вы когда-нибудь заходили в подвал ночью? Виделись с Тибой?

— Что вы! Ни разу!

— Это правда?

— Да что мне там ночью делать? Он спит, я сплю… Если не на дежурстве, понятное дело. Тогда он спит, а я ни-ни! Сижу снаружи, в будке…

— Значит, вы виделись только днем?

— Да, господин. И никак иначе.

— Вы свободны.

— Господин начальник, я могу идти?

— Иди, — махнул веером начальник тюрьмы.

Господин Симидзу присутствовал при моей беседе с надзирателем. Я не возражал. Полагаю, потребуй я разговора с Кодзи без свидетелей, и господин Симидзу нашел бы причины оставить мое требование без удовлетворения. Интересно, кого надзиратель боится больше: меня или своего начальника?

Должно быть, начальника.

Страх в глазах Кодзи меня не удивил. Но меня мучило подозрение, что надзиратель о чем-то умалчивает. Уверен, при господине Симидзу я не добьюсь от него признания. К тому же во взгляде тюремщика плескалось много больше страха, чем этого следовало ожидать в сложившейся ситуации. Временами страх переплавлялся в ужас, и тогда Кодзи непроизвольно вздрагивал, облизывая пересохшие губы

Что, если был кто-то третий, кого надзиратель боялся больше нас обоих?

3

Шпильки и игральные карты

— Грабитель? Разбойник?

— Случаев грабежа в деле Тибы не значится. С применением насилия, без применения — нет, и все. Разбоя на дорогах и в горах — тоже. По всему выходит, что он простой вор.

— Но в обвинительном акте, — я взмахнул копией акта, подтверждая свои слова, — он числится как грабитель и разбойник!

Комацу Хизэши, единственный полицейский чин из моих знакомых, расхохотался с нескрываемым удовольствием. Это он снабдил меня копией акта.

— Такое обвинение, Рэйден-сан, понадобилось для того, чтобы вынести Тибе самый суровый приговор. Обычных воров редко карают ссылкой на остров Девяти Смертей, особенно самураев. Воруешь? У тебя всегда есть шанс выкрутиться. Повинишься, раскаешься, получишь пять дюжин палок… Хотя нет, самураи и священники от битья и порки освобождены. Только по личному письменному согласию, во избежание урезания носа и ушей. Все соглашаются, представляешь? Хотят остаться с носом…

Хизэши вновь разразился хохотом:

— И Тиба бы согласился. А что? Отлежишься на животе — и бегом на каторжные работы в рудники! Ну, или в ссылку — обычную, куда-нибудь на север…

На Эдзоти, подумал я. В деревню Макацу.