Сто страшных историй

Какое-то прикрытие есть, и на том спасибо.

Ссыльные толпились поодаль: переминались с ноги на ногу, переговаривались хриплым шёпотом. Меня пробрал озноб от мысли о том, что любой из них мог оказаться Ловкачом Тибой. Мужчина, женщина; презренный каонай, какие тоже имелись среди ссыльных… Похожий на скелет доходяга с замотанной тряпками головой. Приземистый коротышка: у него, похоже, сохранилось больше сил, чем у первого, но и он прятал отсутствие лица в тряпках. Если Ловкач неким хитроумным обманом убедил кого-то отрубить ему голову (кстати, чем?!), то, воплотившись в чужом теле, Тиба должен был лишиться лица.

А если убийца и до того был безликим? Что тогда?!

Пока слуги ставили палатки, я решил задать вопрос господину Сэки. Раньше я уже вертел в уме эту загадку философского, но также и практического толка: что произойдёт, если обычный, не служебный каонай убьёт человека? Но спросить не решился: начальство могло счесть мой интерес досужим любопытством, и вместо ответа я получил бы хорошую взбучку. Сейчас — другое дело. Сейчас мой интерес имел прямое отношение к дознанию.

Господин Сэки всё понял с полуслова.

— Хороший вопрос, Рэйден-сан. Я сам подумал о том же.

Старший дознаватель пожевал губами.

— Если каонай убьёт человека в порыве гнева, отчаяния или по воле случая — душа безликого отправится в ад, а убитый возродится в его теле. Обычное фуккацу с одним существенным отличием: оказавшись в теле каонай, убитый в течение трёх дней вновь обретёт лицо. Будда Амида мудрее нас с вами, Рэйден-сан. Если убитый невиновен, ему не до́лжно страдать без лица.

— Какое лицо он обретёт? Своё прежнее? Или лицо того человека, каким был каонай в предыдущей жизни?

— Увы, мне это неизвестно. Такие случаи — редкость. В документах, что мне довелось изучить, на это не было указаний.

— А если…

— Если жертва подстроила своё убийство путём обмана или посул, то убитый, возродившись в теле безликого, останется каонай. Наказание неизменно: корыстно пользуясь законом будды Амиды, теряешь лицо. Подобный случай за всю историю нашей службы был всего один. К счастью, он зафиксирован в документах.

Возможно, уже не один, подумал я.

— Мы с вами, Рэйден-сан, мыслим сходно. Здесь преступникам уже нечего терять. Но преступник-каонай… Ему нечего терять вдвойне. Он в аду — и после смерти тоже отправится в ад. Тиба мог убедить безликого, что незачем длить телесные страдания. Ад — это не только мучения, это ещё и хрупкий шанс на возрождение. Что, если Тиба предложил безликому не вполне обычный способ самоубийства?

— Или поклялся всеми клятвами, что если каонай согласится его убить, Тиба, к примеру, поможет семье безликого. У него остались припрятанные ценности?

— Наверняка. Но для этого Ловкачу потребовалось бы сбежать с острова.

— В своё время одному счастливчику удалось доплыть до берега. Правда, его быстро поймали. Но в облике каонай…

— Да, так легче затеряться.

— В лицо не опознают, потому что лица нет. Безликими брезгуют, их бьют и гонят прочь, или — куда чаще! — не обращают на них внимания. Вот только…

Я знал, что сейчас буду противоречить сам себе. Но мне очень хотелось поделиться своими мыслями с господином Сэки, пока он настроен благожелательно.

— Что — только? Договаривайте.

— Откуда он взял меч?! Я не верю, что это был мясницкий тесак. А даже если тесак?!

— Оружие — не наша забота. Этим вопросом займётся инспектор Куросава. Что-то ещё?

— Да, Сэки-сан! Как может человек добровольно лишиться лица?! Стать презренным каонай не по глупости или неосторожности, не в результате просчёта, а понимая, на что идёт?! И ради чего? Ради шаткой возможности быть не узнанным, если — если! — ему удастся совершить побег! Кто на такое пойдёт?!

Старший дознаватель молчал долго. Взгляд его сделался задумчив, устремился вдаль — туда, где облака истончались в белёсую кисею, готовые раствориться в небесах, как соль в воде. Когда я уже решил, что не дождусь ответа, господин Сэки заговорил:

— Вы даже не представляете, Рэйден-сан, на что готовы люди ради призрачного шанса. Шаткая возможность? Для иных это прочное основание их замыслов.

И без всякого перехода, привычным тоном:

— Допросы начнёте с безликих. Вам ясно?

— Да, Сэки-сан!

3 Лица без лиц

Ни на что особо не рассчитывая, я сходил на мыс, откуда исчезли тело и голова. Зола на месте кострища. Обугленные рыбьи кости. Бамбуковый шест с огрызком грязных волос.

Больше ничего.

Когда я вернулся, лагерь был готов. Между палатками остался проход, упиравшийся в скалы. У скал оборудовали место для допросов: циновка получше для старшего дознавателя, циновка похуже для слуги, ведущего протокол. Каонай господина Сэки уже установил перед собой доску для письма и теперь размещал на ней «сокровища кабинета»: подставку с кистями, чашечку с водой, тушечницу, стопку листов бумаги.

Не в палатки же ссыльных приглашать?

Моё рабочее место обнаружилось за господской палаткой, у начала склона. Расторопный Широно тоже был готов записывать. Неподалёку переминалась с ноги на ногу пара здешних каонай, которых я приметил раньше.