Сто страшных историй

Я не спрашивал, как они потеряли лицо. Если Тиба укрылся в теле каонай, он наверняка предполагал, что его спросят об этом — и выяснил ответ заранее. Перерожденца следовало ловить на другом. Ловкач не мог предусмотреть всё.

— Судья Накагава, господин.

— На суде опрашивали свидетелей?

— Да, господин. Двоих.

— Как их звали?

— Простите, господин. Я не запомнил. Один был стражник. Второй, кажется, торговец. Да, точно, торговец тканями.

Правда.

— В ссылке Тиба с кем-нибудь сошёлся? Завёл знакомства?

— Не знаю, господин.

— Встретил старых друзей? Подельников?

— Не знаю, господин.

4 Допросить надо всех!

Солнце в небе перевалило за полдень, когда Сэки Осаму объявил перерыв. Я встал, разминая затёкшие ноги, увидел, как старший дознаватель выходит из-за палатки. По хмурому взгляду господина Сэки нетрудно было догадаться, что допросы ничего не дали. Уверен, по моему виду начальство поняло то же самое.

Инспектор Куросава тоже счёл нужным прервать свои изыскания.

Ходом наших дознаний инспектор не интересовался. У него была своя цель: поиски меча, которым Тибе отрубили голову. Меч Куросава искал, не отходя от лагеря дальше чем на тридцать шагов, где было обустроено отхожее место. Всё остальное время он проводил возле палатки, сидя на плоском камне, застеленном двумя одеялами. Сюда слуга инспектора приводил ссыльных — то одного, то другого, выбирая их как бы случайно. Но я не сомневался, что и слуге, и хозяину отлично известна вся подноготная каждого.

Не знаю, о чём инспектор говорил с этими людьми. Мне не хотелось, чтобы Куросава счёл, будто я подслушиваю. После этих допросов часть ссыльных уходила без помех, случалось, что и со скромными наградами. Кое-кого слуга уводил за скалы, подальше от чужих глаз. Глаз, но не ушей — в самом скором времени все начинали слышать вопли, какие издаёт человек, испытывая сильную боль. Потом слуга возвращался в одиночестве и отрицательно качал головой, поймав взгляд инспектора.

Я не сомневался, что ссыльный сейчас уползает прочь, издавая мучительные стоны. На жизнь бедняги слуга, разумеется, не покушался. Но ответы, каких он добивался от своих подопечных, дорого стоили островитянам.

Вот она, главная цель нашего пребывания на острове: поиски меча. Само фуккацу мало заботило инспектора и правительственный надзор в его лице. Как стальной клинок мог попасть на остров?! Через сообщника на Госю?! Кто этот негодяй: стражник? Контрабандист? Шайка, в которую ранее входил кто-то из ссыльных?! Если на остров Девяти Смертей попало оружие — что попадёт сюда в следующий раз? Связка дубинок? Плот? Лодка? Что, если в один малопрекрасный день возле заставы берегового поста высадится шайка вооружённых ссыльных?! Искалечат и свяжут стражу, разживутся одеждой и едой, исчезнут в горах и лесах — лови их потом…

Кто за это ответит? Кто понесёт суровое наказание?!

Найти перерожденца, в чьём теле обосновался дух убитого Ловкача, — не цель, а средство. Шанс добраться до злополучного меча, выяснить способ его появления на острове. Тиба должен знать всё, что нужно инспектору.

Если бы голову Ловкача не отрубили, а, к примеру, размозжили камнем — никто б и не почесался. Списали бы на несчастный случай и закрыли дело. Фуккацу? Перерожденец всё равно останется на острове. Вряд ли он проживет дольше, чем прожил бы Ловкач в своём прежнем теле. Даже если случилось чудо, и Тиба, обманом или уговорами убедив кого-то отрубить ему голову, не утратил лицо, избежав постыдной участи каонай — надзору до того дела нет. С чудесами пусть разбирается служба Карпа-и-Дракона.

Найдут перерожденца — замечательно. Так, глядишь, и до меча доберёмся, и до сообщников…

* * *

— Твоё имя?

— Дэйки, господин.

— Кем был до приговора?

В тридцать два года он выглядит стариком. Из них Дэйки пробыл на острове около трёх лет. Грязно-седые, словно притрушенные пеплом волосы. На лице — да, у Дэйки есть лицо! — глубокие прорези морщин. Кажется, что с лицом поработал резчик-неумеха. Руки — сухая осока. Одежда — лохмотья. В такие городской нищий постесняется обрядиться.

Голос шершавый, надтреснутый.

— Грузчиком в порту.

Сейчас он вряд ли поднимет что-то тяжелее плошки с бобовой кашей. Но о плошке с кашей он может только мечтать.

— За что осуждён?

— Воровство, грабёж. Домогательства к жене смотрителя склада.

Пустой взгляд.

— А на самом деле?

Моргает. Во взгляде мелькает живая искорка.

— Разве это важно, господин?

— Я хочу знать.

— Воровство — правда. Остальное — нет.

В воровстве Дэйки уличили честь по чести: свидетели, признание, перечень украденного. Грабёж выглядел бледно. Уверен, смотритель склада приревновал его к своей женушке. Одно воровство, даже вкупе с домогательствами, на убийственную ссылку не тянуло. Смотритель хотел, чтобы наверняка, вот и договорился с кем надо.

Признание — император доказательств. Под пытками сознаешься в чём угодно. На Ловкача, должно быть, тоже грабёж навесили. Удачливый вор не станет грабить в открытую.

Совпадение? Нечто большее?

К сожалению, обычная практика.

Грузчик, значит. В порту. Я вспомнил свою поездку через порт к «Доброму Эбису».