Сто тысяч раз прощай

– С той лишь разницей, что мне по душе эта тусовка, репетиции, тексты. Даже эта приторная сентиментальщина. Ведь мы ставим спектакль, прямо тут, в сарае! Срок – три недели, а начинать приходится с нуля! Мне все это близко, но само лицедейство… нельзя сказать, что мне оно ненавистно, что я зажата, но… в нем видится какое-то… самолюбование, понимаешь? Прихоть, что ли, тщеславие, как будто я требую: «Смотрите на меня! Смотрите на меня!»

– Но у тебя все прекрасно получается.

– Вовсе нет.

– Уж поверь. То есть ты доносишь каждое слово, и даже я, толстокожий, все понимаю.

– Ты меня захваливаешь. Ну ладно, расскажи, как тебе видится…

– А чем в таком случае ты хотела бы заниматься?

– Во взрослой жизни?

– Во взрослой жизни.

– Ну, ты прямо как инспектор по трудоустройству.

– Такой же зануда?

– Нет, не в том смысле… мне, например, нравится французский, но это же, насколько я понимаю, не профессия. А как было бы хорошо: знай покуривай, крути романы – и еще зарплату получай. Это, конечно, стереотипное представление. Одно время хотела поступать на юридический: восседаешь на рабочем месте в парике, произносишь речи, но в этом тоже есть элемент актерства, что меня совершенно не привлекает, поскольку… ладно, не важно. – Она махнула рукой. – До этого еще далеко. А потом вдруг окажется очень близко, правда? Сейчас нам твердят «делайте свой выбор», а на поверку это значит «отсекайте лишние возможности». Делая выбор, ты каждый раз слышишь, как впереди захлопывается очередная дверь… И тебе уже говорят: ты можешь выбрать любую профессию… ой нет: любую, кроме следующих…

Мне никто еще не говорил, что я могу выбрать профессию по своему вкусу. Программирование, художественное оформление, графический дизайн – этим, в принципе, исчерпывались мои шансы, и я представлял себя с закатанными рукавами перед чертежной доской в проектном бюро, где не повернуться от чертежных досок; что должно появиться на листе ватмана, мне было неведомо, однако хотелось верить, что меня ждет художественно-техническое творчество: цанговый карандаш, тушевка, то-се. Но в июне с этой мыслью пришлось распрощаться. Теперь при попытке заглянуть дальше сентября меня снова охватывал страх от перспективы плыть по течению или до скончания века сидеть на диване рядом с отцом, поставив на колени пасту «Мадрас», включив лэптоп и просматривая списки вакансий. Что же до реализации моих талантов, я был волен упражняться в штриховке, играть в «Дум» или доводить до совершенства свой загар. Касаться этой темы не стоило.

– Так почему бы тебе не пойти в актрисы, если у тебя так здорово получается?

– Спасибо, конечно. – Пожав плечами, она убрала за ухо прядь волос. – Вся штука в том, что я только здесь – Джульетта, а на других сценах мне светит играть в лучшем случае девок и молочниц. Когда-то у нас был учитель английского, который всячески меня поддерживал, вообрази: реальный наставник, мистер Чипс или как-то так. Мы с ним готовились к школьным конкурсам, репетировали стихи, шекспировские монологи, и он сказал буквально следующее: что у меня милое, прелестное личико, но из-за детской пухлости за ним ничего не разглядеть.

– Но ты совсем не толстая.

– Как видно, для профессиональной актрисы я слишком толстая.

– Это неправда.

– А ты много знаешь толстых актрис?

– Нет, но ты такая…

За долю секунды прошерстив свой словарь, я забраковал определение «прекрасная» как слишком сильное, «симпатичная» – как слишком банальное, «суперская» – как слишком развязное. «Хорошенькая»? Чересчур манерно. «Привлекательная»? Чересчур откровенно.

– Чудесная, – выдавил я – и усомнился в правильности такого выбора, когда это слово еще не слетело с языка. Оно у меня прозвучало как «чудестная», с буквой «т».

– Ну-ну, – сказала она. – Что ж, тогда ладно.

А может, грамотнее было употребить краткую форму: «чудесна»? Трехсложную?

– Итак, расскажи: как ты видишь свое будущее?

Момент был упущен. Я отвлекся и прошляпил возможность задать вопрос.

– Планируешь связать свою жизнь со сценой или… – она не договорила: на нее накатил приступ смеха.

– Ужалила, – сказал я.

– Знаю. Прости.

– Мне казалось, я неплохо себя проявил.

– Конечно, очень даже неплохо! Извини, пожалуйста.

– И потом, сегодня для меня была только первая читка.

– В самом деле? Тогда это просто блеск.

– Ну, блеск не блеск, но я старался уйти от штампов.

– Это твой самостоятельный выбор.

– Вот именно: я хочу, чтобы мой персонаж делал паузы между словами. Как будто он перенес тяжелую травму.

– Головы.

– Да, такая у него… как это называется?

– Предыстория?

– Предыстория. Его… ну, не знаю… ударила копытом лошадь Тибальта.

– Смелая, новаторская трактовка.

– Надеюсь. – (Не пряча улыбок, мы шли дальше.) – После читки ко мне подошел Майлз и говорит: «Ты ведь не собираешься произносить свои реплики в такой манере?»

Она рассмеялась:

– Я это поняла. Когда ты читал, я за ним наблюдала – он реально бесился. Как будто хотел сказать: «Я не обязан работать с таким партнером!»

– Да он просто обзавидовался.

– Столкнувшись со свежим дарованием.

– Столкнувшись со свежим, самобытным дарованием.