– …даже в Мексике, я уверена, не все с нее фанатеют. Сможешь раздобыть что-нибудь помягче?
– Что «это»? – спросил я.
– В каком смысле «это»?
– Ты сказала «если у нас с тобой это будет», «это», а что значит «это»?
Я почувствовал, как она сжала мою руку.
– Сам знаешь.
– Нет,
Она со смехом выпрямила ноги и оттянула носки.
– Об этом не говорят, это
– Ты правильно меня поняла, – сказал я.
– Да, наверное. Пойдем-ка в дом. Надо посмотреть, что у них еще есть выпить.
Она взяла меня под руку, и мы прошли мимо гостей, которые улыбались и кивали с веселым, снисходительным видом, как будто мы, дети, выбежали к ним в пижамах, чтобы застать праздник, поднести взрослым зажигалку и пригубить их напитки. Я молча повторял свою легенду: география, географический факультет в Шеффилде. Да, универ превосходный! Я доволен, даже очень, большое спасибо. Через раздвижные стеклянные двери на кухню, всю стеклянную, как аквариум, где раковина и все столешницы расположены в
В жилом крыле стены были ступенчатые, как римский сенат в фильмах про гладиаторов, причем на ступеньках лежали подушки и коврики, чтобы сенаторам было помягче возлежать, и тут мы застали Хелен, которая прижимала к себе вазу с чипсами, словно защищала свое дитя, а рядом Алекс что-то рассказывал; остальные гости подались в его сторону с улыбками и смехом. Самомнение и талант – это не совсем одно и то же (самоуверенностью Майлз превосходил всех моих знакомых парней, но мог только выставлять себя напоказ), и я задался вопросом: какое это ощущение, когда ты полностью владеешь вниманием толпы, а не просто заполняешь паузы в чужой речи? Музыка звучала приглушенно, нечто вроде босановы, как на Ибице, и мы были только рады стоять в сторонке с видом знатоков, потягивать свои коктейли и слушать…
– Друзья мои! – неожиданно раздался голос Алекса. – Проходите, не стесняйтесь. – (Его слушатели повернулись к нам.) – Это наша Джульетта, необычайно талантливая Франсес Фишер. Это наш Бенволио в исполнении мистера Чарльза Льюиса. А мы с Хелен пытаемся замутить летнюю интрижку, я прав, Хелен?
Фран вытаращила глаза:
– Завязывай, Алекс.
– А Ромео? – осведомился, сверкая очками в толстой черной оправе, элегантный бритоголовый китаец в черной рубашке. – Почему здесь нет вашего Ромео?
– Ромео не во вкусе Джульетты, – ответила Фран, садясь в кресло, и мужчина протянул ей руку.
– Меня зовут Бруно, – сказал он.
– Бруно, у вас великолепный дом.
– Спасибо. Мне просто повезло. Здесь вам рады. А вы…
– Бенволио.
– А, система Станиславского. Но в реальной жизни вы?..
– Чарли.
– Чарли, Франсес, вы однокурсники этого субъекта?
– Совершенно верно! – выпалила Фран.
– Я – нет. – Меня покоробила такая ложь.
– Этого мы еще не знаем, – сказала Фран.
– Итак, чем вы занимаетесь, Чарли?
– Я работаю. На условиях неполной занятости.
– И где же вы работаете, Чарли?
– На бензоколонке.
– Так-так. На какой же?
– У кольцевой.
– Я часто пользуюсь ее услугами. На днях у меня была большая радость: я выиграл набор чудных стаканов, не заплатив ни пенни.
По крайней мере, я не надул его со скретч-картой.
– Только не кладите в них лед: они норовят взорваться прямо у лица.
– Это мудрый совет; буду иметь в виду. Когда в следующий раз поеду заправляться…
Я решил, что беседу надо бы оживить, применить мою допросную тактику и обратиться к нему по имени. Некоторым это нравится.
– А вы чем занимаетесь, Бруно?
– Я занимаюсь производством и сбытом домашних компьютеров, – ответил Бруно, и меня как заколодило.
– У нас есть домашний компьютер, – сообщил я, не придумав ничего лучше.
– Да что вы говорите? Какой же?
Я назвал модель и фирму.
– Папа купил по объявлению в газете.
– Да, это наши главные конкуренты. Наша фирма называется «Вонг компьютерз».
– Наш так себе. Ваши гораздо лучше.
– Хорошо сказано. Вы далеко пойдете, Чарли. Рад, что вы заглянули на огонек. Похоже, вы – замечательная пара.
– Ну, мы не вполне пара, – сказала Фран.
– Совсем недавно познакомились, – объяснил я.
– Не понимаю, какое