Сто тысяч раз прощай

– Мы даже не знали, разрешается там плавать или нет, – сказала Фран.

– Конечно разрешается. Для того он и существует.

– А у меня купальника нет, – сказала Хелен.

– Боже правый! Откуда у молодых такое ханжество? – изрек Бруно и осушил свой стакан. – Сейчас я сам пойду и кого-нибудь туда столкну.

Преодолев террасные ступени, он скрылся в саду.

К нам карабкались Алекс и Хелен.

– Алекс, – со смехом обратилась к нему Фран, – ты точно знаешь, что у него из-за нас не будет неприятностей?

– Естественно, не будет. Вы только потом языками не мелите…

Подняв кулак, он подозвал нас ближе, а потом разжал пальцы, как будто показывал какого-то редкого жука. На ладони лежала таблетка, пузатая, в крапинку.

– Готов разделить ее на четыре части. От такой малости эффекта не будет, но кто хочет попробовать?

Мы быстро переглянулись, как мушкетеры, Алекс разгрыз таблетку, и каждый из нас взял маленький осколок, будто отлетевший от кафельной плитки, меловой и влажный от слюны. В качестве запивки использовали свои коктейли. Трудно было поверить, что нечто такое мелкое может иметь настолько отвратительный вкус: казалось, нам в рот прямой наводкой пшикнули из флакона с лаком для волос; мы хлебнули еще коктейля с леденцовым вкусом и отправились на поиски эпицентра вечеринки.

Королева Маб

Таблетка совершенно не подействовала: мы докладывали об этом друг другу каждые десять минут, если не чаще.

Разве что музыка теперь звучала совсем по-другому, просто потрясающе. О танцевальной музыке мы с друзьями всегда отзывались с тупым неприятием и считали такое отношение признаком цельности характера: музыка без гитар не имела права считаться искусством, была скучной и однообразной – тра-ля-ля. В берлоге у Харпера не танцевали: под музыку там только кивали и закусывали нижнюю губу.

Но к такому состоянию, как сейчас, мы и близко не подходили. Снаружи на освещенной открытой танцплощадке, похожей на спасательный плот, яблоку негде было упасть. В четырех углах стояли динамики, которые фокусировали звук, как увеличительное стекло фокусирует свет. Алекс взвыл, схватил Хелен за руку и врезался в гущу танцующих; мы с Фран переглянулись и последовали их примеру. На удивление Хелен танцевала бесподобно: полностью сосредоточенная, почти сердитая, с закрытыми глазами и стиснутыми кулаками, она бормотала что-то себе под нос, будто подстрекая окружающих помешать ее танцу. Для Алекса танец был формой самособлазна: его рука то и дело скользила под рубашку, расстегивала пуговицы, сжимала то грудную мышцу, то ягодицу, то пах – оставалось только ждать, когда же Алекс надает Алексу по рукам. Я занял стойку – ноги не отрываются от пола, локти прижаты к бокам, руки поочередно выполняют движение доярки – такой танец не потревожил бы никого даже в переполненном вагоне поезда; а Фран, наоборот, неистовствовала, сверкала безумной улыбкой, вскидывала руки высоко над головой, запускала пальцы себе в волосы, открывая темную щетину под мышками, но в какой-то момент перехватила мой взгляд, расхохоталась с открытым ртом, положила руки мне на плечи и что-то сказала.

– Что-что?

– Говорю: обалдеть.

– Обалдеть.

Она вновь заговорила.

– Что, прости?

Притянув меня к себе, она зачастила мне прямо в ухо:

– Говорю: я ужасно рада, что ты здесь.

И некоторое время мы еще продолжали свой танец, дрейфуя в сторону, на край плота, и прижимаясь друг к другу.

Трудно рассуждать о чьем-нибудь запахе, не рискуя показаться психопатом, но я еще раньше уловил ее запах: теплый и зеленый, как само лето. Несколькими годами позже, во время неудачного, грустного свидания, до меня долетел тот же запах, и я даже подумал, что где-то рядом прячется Фран. «Боже, что это?» – «Спрей для тела „Грасс“, бренд „Гэп“», – услышал я в ответ и даже немного огорчился, что такой естественный аромат – это на самом деле парфюм и что от Фран, значит, исходил не природный аромат, а некое подобие моего «Ацтека». Но тогда, на этой танцевальной площадке, я считал, что это самый изумительный, самый утонченный запах, и едва удержался от соблазна шумно втягивать его в себя носом, а вместо этого прижимался лбом к ее лбу, а она обнимала меня за шею, сомкнув руки, как показывают в кино.

Но музыка играла слишком быстро, мы ощутимо стукались лбами и наконец разъединились и стали протискиваться сквозь толпу в обратном направлении, от края к центру. Теперь Алекс и Фран упали друг другу в объятия и стали танцевать впритирку, переплетая ноги в похотливых латиноамериканских ритмах, а меня кольнула зависть оттого, что мы с ней так не танцевали. Хелен постукала меня по плечу, закатила глаза, и мы с ней посмеялись, затем еще немного потанцевали, покривлялись, пока это еще было смешно, и тоже обнялись, как они. Бух-бух-бух – стучала мне в грудь мягкая колотушка, и вскоре я даже решился поднять руки выше плеч и оторвать ноги от пола.

Хелен что-то сказала мне в ухо.

– Что-что?

– Я спросила: ты что-нибудь чувствуешь?

– Вообще ничего, – ответил я.