Стойкий запах лосьона

— Вот именно, что не вымучили. И зацепиться не за что. Все по той же причине: кому выгодно, ради чего совершались кражи — мы не знаем. Пойдем наощупь. Может, вхолостую, а может, по дороге что-то полезное подвернется. Мы сейчас с тобой, как бычки, привязаны короткой веревкой к вбитому колу: ходим вокруг него, а кол этот — мысль, что хищения случайны. А то, что у одного и того же владельца, да еще подряд — расценивали, как совпадение. Крутиться вокруг этого кола можно до бесконечности, пока не свалимся. Вот и решил я попробовать порвать эту веревку, выйти из круга и на радостях, что освободился, побежать по первой попавшейся на глаза тропинке.

— Что ж, побегу за вами.

— Только ботагом не очень шуми, — сказал Левин…

— Слушай, забыла тебе привет передать, — сказала Ирина. — От Туровского. Знаешь такого?

— Знаю, учились вместе. Где это тебя с ним свело? — спросил Костюкович.

— Приходил на днях к Погосову. Принес пропуск в бассейн.

— Я его плохо знаю. Да и не виделись много лет.

— Ты сегодня на ночь идешь?

— Да.

— Я приготовлю тебе бутерброды…

Дежурств у Костюковича стало больше: кто-то ушел в отпуск, кто-то уехал на курсы, кого-то забрали в военкоматовскую комиссию. Остальным врачам отделения приходилось дежурить за убывших…

Ночь была теплая. Костюкович стоял у открытого окна ординаторской и курил, а с противоположной стороны, у подъезда приемного покоя время от времени слышался шум работающих моторов — подъезжали и, разгрузившись, уезжали машины «скорой помощи». Окно выходило во внутренний двор. Он был темен. Лишь в конце, где находилась подстанция «скорой», ее гаражи и заправочные бензоколонки, ярко горели прожектора, захватывая в полосу света отдельно стоявшее здание патологического отделения.

На дежурство сегодня он приехал на своем «жигуленке», завтра утром сразу собирался на станцию техобслуживания — застучал задний правый амортизатор. Вспомнив об автомобиле, забеспокоился: машину поставил во внутреннем дворе в проеме меж двух корпусов, противоугонную скобу надел, а вот хорошо ли запер ее, сейчас засомневался: надо бы проверить.

Он взял ключи, спустился вниз в цокольное помещение и пошел по гулкому тоннелю, ведшему во двор. И тут на фоне привычных больничных запахов вдруг ощутил инородный стойкий, резкий, но приятный запах лосьона. «Кто-то прошел здесь недавно», — подумал Костюкович. Противоугонная скоба оказалась запертой. Он глянул вдаль двора. Там по асфальтовой дорожке в сторону патологоанатомического отделения и подстанции «скорой» двигались две фигуры в белых халатах — мужская и женская. «Врачи со „скорой“», решил Костюкович, — полагая, что это именно они только что перед ним прошли по тоннелю во двор, оставив в тоннеле облачко запаха лосьона…

Костюкович вернулся в ординаторскую, включил приемник, чтоб послушать новости по «Свободе», но едва поймал волну, подстроился, как вызвали во 2-ю терапию на консультацию…

Он спал, когда в дверь позвонили. Голова после рабочей ночи была тяжелая, саднило затылок. С неохотой поднявшись, пошел открывать.

— Кто? — спросил хрипло и, сглотнув слюну, почувствовал боль в горле, на задней стенке.

— Из домоуправления, печник, — отозвался голос.

— Что вам? Я не одет, — сказал Костюкович.

— Проверить тягу.

— У нас в порядке, — пытался отделаться Костюкович.

— Тогда распишитесь.

Пришлось все-таки открыть. Маленький мужичок с морщинистым лицом протянул Костюковичу список. Ткнул пальцем в графу, где надо было расписаться, протянул шариковую ручку.

Когда он ушел, Костюкович, как обычно после дневного сна, собрался было в ванную почистить зубы и умыться, но передумал, очень хотелось опять лечь, что он сделал. И понял: заболевает. Простужался он часто — донимал трахеит, который подхватывал в больнице, где постоянная жара и сквозняки. Сестра над ним подтрунивала, когда он всякий раз пытался вспомнить, где мог простудиться, как будто это имело значение. Но это было уже привычкой, и сейчас, выясняя, вспомнил, что ночью, когда вызвали в приемный покой, потный понесся вниз, там из тоннельного перехода тянуло плотным сквозняком…

Утром следующего дня поднялась температура — 37 и 7, он позвонил в больницу доверенному врачу, чтоб открыли бюллетень, затем — завотделением, предупредить, что заболел и на работу не выйдет.

— Выздоравливай побыстрей, тут по тебе главный соскучился вдруг, дважды присылал секретаршу по твою душу, — сказал, посмеиваясь завотделением.

— А в чем дело?

— Ты что, не знаешь его?..

— Да пошел он!.. Постарайся узнать, в чем дело.

— Попытаюсь… Будь здоров…

Проболел Костюкович неделю, простуда, как говорится, пошла вниз, заложило грудь, он кашлял, голос сел. К концу недели полегчало, но еще два дня, выходные — субботу и воскресенье он пробыл дома. Итого — девять дней.

В воскресенье вечером позвонил завотделением:

— Ты как, Марк?

— Уже в порядке. Завтра выхожу на работу.

— У секретарши я выудил: на тебя поступила жалоба.

— От кого?

— Этого она якобы не знает. Сказала только, что телега лежит у главного уже недели две, но он был в командировке в Богуславском районе по заданию облздрава.

— Уже вернулся?