Стойкий запах лосьона

Костюкович, начавший было красить на балконе белой краской облупившуюся кухонную табуретку, на время дождя вынужден был прервать это занятие и, лежа на диване, наблюдал, как сестра в халате бегала из своей комнаты в ванную и обратно, снимала на ходу бигуди с волос, потом, видимо, красила ногти — он почувствовал запах ацетона.

— Ты чего суетишься? — спросил Костюкович, когда увидел, что она понесла на кухню утюг и переброшенную через руку белую блузку. — В гости собралась, что ли?

— Я приглашена в загородный ресторан!

— В ливень!

— А меня в хорошую погоду не приглашают, — засмеялась Ирина. — В хорошую погоду зовут двадцатилетних.

— И кто же тебя повезет в ресторан?

— Погос. Не строй удивленные глаза. А почему бы мне не пойти? Там еще какие-то его приятели будут. Вдруг найду жениха. Мне ведь всего тридцать восемь.

— Но ты же Погосова всерьез, кажется, не принимаешь?

— Как жениха — нет. Но с ним не скучно. У него способность обрастать невероятным количеством разнообразных людей.

— И куда же вы едете?

— Не знаю. Погос пригласил. Вернее, какие-то друзья пригласили его. И он явится с дамой, то есть со мной…

В очередной раз она ушла в свою комнату, и вскоре появилась оттуда преображенная: волосы красиво уложены; в тон блузке — светло-серые брюки из плащевой ткани, белые босоножки, на лице в меру косметики.

— Ну как, братец Иванушка? — спросила.

— Да ты у меня красавица, сестрица Аленушка. Только брюки эти уже вышли из моды.

— А вот это меня не волнует. Если кому-нибудь понравлюсь, все равно с меня их снимут!.. Пока! — и она, бросив за спину белую сумочку на длинном ремешке, выпорхнула…

Красить табуретку ему перехотелось, тем более, что виднелись темные лысины, покрывать надо еще раз, а первый слой не просох. Он вымыл кисть, убрал банку с краской в кладовку и взялся за газеты. Но чтение не шло, что-то отвлекало, какое-то беспокойство временами напоминало о себе. И он понял: кража в архиве отделения патологической анатомии! Если бы он просто услышал об этом среди прочих больничных слухов, сплетен, новостей, как любой другой врач, он бы, может, и удивился, но через час уже забыл бы, задерганный своими хлопотами. Но в данном случае определенным образом он был причастен к этой истории. «Может быть, посоветоваться с Левиным?» вдруг осенило.

Взяв ключи и захлопнув дверь, Костюкович поднялся этажом выше, позвонил, открыл ему сын Левина — Виталик.

— Привет, сосед. Заходи.

— Отец дома? — спросил Костюкович.

— Да. Ты к нему?

— Да, — они прошли в комнату.

— Папа, к тебе гость! — крикнул Виталик.

Из кухни вышел Левин. В домашнем одеянии — застиранной безрукавочке, спортивных брюках с пузырями на коленях и в суконных обтершихся тапочках он показался сейчас Костюковичу очень постаревшим: щеки запали, залысины стали выше, всегда худое лицо его выглядело от этого еще более осунувшимся, глаза были грустными. От Виталика Костюкович знал, что еще в прошлом году Левины под нажимом невестки решили было уезжать в Израиль, но потом раздумали. Как объяснил Виталик: «Работы там нет, а хуже всего с жильем. Да и отец не очень хотел…»

— Садись, Марк. Я тебя слушаю, — сказал Левин-старший.

— Хочу с вами посоветоваться, Ефим Захарович. У нас в больнице произошла неприятность. Хищение из архива, — и он подробно рассказал, что произошло. — Стоит ли нам обращаться в милицию?

— Обратиться-то вы можете, но, боюсь, прибавите себе хлопот. У милиции в нынешней ситуации этот пустяк просто вызовет раздражение, они с делами по убийствам и грабежами не управляются, а тут еще вы их станете дергать… Вы уверены, что похитили только этот протокол и только эти блоки?

— Нет.

— Вот видите. Они скажут: «А почему же вы ревизию не сделали, может, у вас пол-архива унесли». Или: «А если это просто кто-то жестоко пошутил, чтобы заставить кого-то поволноваться? Или кто-то кому-то решил напакостить, отомстить за что-то». Вариантов, которые измыслит милиция, чтоб отмахнуться от вас, немало. Тем более, что материальной корысти тут не вижу, пропал же не контейнер с импортной обувью… Вот так, Марк.

— Пожалуй, вы правы.

— Какая тут правота! — Просто ситуацию знаю… Женился?

— Не женился, Ефим Захарович, некогда — отшутился Костюкович, поднимаясь. — И как бы я женился, чтоб вы на свадьбе не были?!

— Ну-ну… Заходите, вы с Иркой у нас редко бываете.

— Спасибо…

Сестра из ресторана вернулась около одиннадцати. Была навеселе, говорливая, шумная.

— Много выпила? — спросил Костюкович.

— Не помню… Свари-ка мне кофе, — сошвырнув с ног босоножки, она села на пол.

Он принес ей кофе.

— Ну, сестрица Аленушка, исповедуйся.