Стойкий запах лосьона

Они сидели вдвоем в маленькой комнате, приспособленной под кабинет, где стены были увешаны вымпелами, а на стеллаже стояли сияющие нержавеющим металлом спортивные призы — кубки разной формы и достоинства: республиканские, союзные, международные; были среди них и очень престижные. Сюда, на второй этаж, через распахнутое окно с дорожек бассейна, где тренировались пловцы, доносились голоса и плеск воды.

Старший тренер сборной Виктор Петрович Гущин, высокий, тяжелый, с мощно обвисающими плечами стоял у окна, бросал иногда туда рассеянный взгляд и разговаривал с врачом команды Олегом Константиновичем Туровским, сидевшим на узеньком диванчике.

— Ты все уладил в больнице? — спросил Гущин.

— Да. Мать написала заявление. Начмед долго упиралась, кочевряжилась, но мать с трудом умолила ее, — ответил Туровский.

— Поминки нужно по высшему разряду. Понял? Тут жмотничать нельзя. Надо дать Алтунину сумму, составить список продуктов, пусть садится в машину и шурует. Скажи ему, чтоб водку брал красивую, на винте, а не в зеленых клизмах, минералки с запасом… — Он снова подошел к окну. На светлом фоне его могучие плечи казались еще шире от легкой, особого кроя, спортивной куртки. — Теперь вот что, Олег: матери надо помочь, единовременную сумму. Понял?

— Само собой.

— Как думаешь, сколько?

— Полагаю, тысяч пятнадцать будет нормально.

— Нет, надо дать штук двадцать-двадцать пять. От нас двоих. Понял?

— Хорошо.

— Д-а-а… Подвел он нас. Осенью Европа, потом игры «Дружбы» в Штатах… На него была вся надежда. Серебро, как минимум. А теперь я, как мудак, залезший во фраке в сауну. Я получил его хорошее, «чистое мясо» и пять лет доводил это «мясо» до кондиции. И на тебе — в самый пик…

Туровский слушал. Его не удивляло, что Гущин говорил о себе, о своих проблемах, словно Зимин, померев, был повинен в них. Туровский знал, что старший тренер при всем размахе и широте всегда оставался человеком трезвого расчета, скрытным, крайне осторожным в проявлении эмоций. «Он и женщину свою ревнует наверное только во сне», — подумал Туровский, и как человек податливый, легковнушаемый еще раз позавидовал Гущину.

— У команды нет теперь лидера, — дернув вниз «молнию» на куртке, Гущин большой пухлой ладонью погладил сильную безволосую грудь.

— Надо готовить замену. Володю Покатило, — сказал Туровский.

— Потянет ли он? Что он по сравнению с Зиминым!

— А какой выход?

— Он всегда второй, если не третий. Будапешт ему отменим. Нельзя, если начнем готовить на Европу. Понял?

— Разумеется.

— Что ж, составляй графики для Покатило, — после некоторого раздумья заключил Гущин. — И хорошо продумай схему.

— Ты его предупреди, чтоб поменьше болтал. До поры в команде не должны знать, — сказал Туровский.

— Все равно поймут, когда я займусь им вплотную… Ох, как нам нужна сейчас таможня!

— Там пока глухо, — сказал Туровский. — Ягныш звонит, сейчас ничего не может.

— Бабки просил?

— Да.

— Сколько?

— Пять штук. Дадим?

— Дадим. Отработает. Он человек нужный, съезди к нему: одно дело по телефону, другое, когда в глаза человека видишь… В общем, крутись, это и твои заботы… Пойду в бассейн, погоняю их, — он вытащил из кармана секундомер, глянул и, зажав в кулаке, вышел…

5

Костюкович не любил ходить на вскрытия, просто был обязан, если умирал его больной, поскольку должно быть неопровержимо установлено, совпадает ли его клинический диагноз с диагнозом патологоанатома. С несовпадения обычно начинается много неприятностей разной степени — все зависит от причин несовпадения: умер ли больной из-за халатности лечащего врача; ошибся ли он в диагнозе, потому что случай очень сложный, или врачу, вопреки его убеждению, диагноз был навязан профессорами-консультантами, консилиумом, короче — авторитетами, а иногда и давлением администрации.