Убогая комната в синих цветочках, Глазетовый беленький гроб,Вокруг гиацинты в пурпурных горшочках, Чуть слышен гниенья микроб.Кузены в мундирчиках подле окошка Мамашин едят шоколад,Она же, спокойная белая крошка, На новый настроена лад.Лежит она тихо с оранжем из воска На темных, тяжелых кудрях,Как девочки маленькой грудь ее плоска И ручки ныряют в шелках.И в белых ботиночках детские ножки Наивно из кружев глядят,Как будто о жизни терновой дорожке Они вспоминать не хотят.И маленький мальчик в мундире зеленом Глядит в этот маленький гробИ, что-то с вопросом шепча напряженным, Ручонкой схватился за гроб.Затем к гиацинтам придвинул он пряным Высокий обеденный стулИ с сердцем замершим почти бездыханным В лицо отошедшей взглянул.В лицо, где вчера еще очи Христовы Он видел на смертном кресте,Где страшный румянец горел пурпуровый И ужас на каждой черте.Но чудо свершилось – и нет и подобья Того, что он видел вчера,И Ангел Луки перед ним делла Роббья Глядел из лебяжья пера,Из крыльев на шелковой гроба подкладке, Незримых, но зримых ему,И лик ее детский, невинный и сладкий В алмазов был вставлен кайму,Как лики святых в византийской иконе, И мрамора был он нежнейИ тучек жемчужных в ночном небосклоне Приветливей и веселей.И мальчик в ответ улыбнулся мамаше И слезки утер рукавом.– Зачем же мне плакать. Скажу тете Маше Об Ангеле-маме моем.С тех пор не могли ему люди проказу Служения плоти привить, –И духа его не свернулась ни разу В лазурь устремленная нить.