Столешников переулок

После пляжа полумрак и прохлада комнаты чувствуются острее. Паркетный пол прилипает к босым ступням и вытягивает из них лишнее тепло. Стали заметнее трещины и пятна на стенах. Дом будто специально выпячивает свои недостатки, показывает, какой он дряхлый, как нуждается в капитальном ремонте.

Вместо уходящей в паркет, накопленной за день жары появилось чувство голода. На подоконнике стоит бледная картонная коробка вермишели и яркоэтикеточная банка китайской тушенки, купленная в «торговых рядах» под окном. Там громко гомонят, никакая погода им не помеха. Медная рукоятка двери приятно охладила ладонь, петли коротко пискнули, словно испуганные мышата.

За дверью стояла девушка. В коридоре было темнее, чем в комнате, и поэтому плохо видно, но ошибиться трудно – это та самая, из заветного окна по ту сторону переулка. Здесь она казалась будничнее, проще, хотя и красивее. Ямочек на щеках не было. От нее исходил порыв, будто прямо сейчас стремительно полетит дальше, и пахло духами, сладковатыми, напоминающими арабскую дешевку, но с горьковатым оттенком и еще чем-то, чем отличаются хорошие. Глаза зеленые, вот-вот загорятся, как у кошки. Такие глаза – пароль в мужское сердце. Слишком все совпадало с мечтой. Так не бывает. Ладонь надавила на медную рукоятку, собираясь захлопнуть дверь.

– Извините, а где туалет? – исполнила девушка вопрос двумя голосами: первую часть высоким, вторую – низким.

Значит, бывает и так. Уж слишком земной вопрос.

– Напротив.

– Спасибо! – ответила она высоким голосом, развернулась и пошла в туалет.

Немного расклешенная клетчатая юбка почти до коленей, колыхаясь, стряхивала чужой взгляд. Лодыжки тонкие, стройные. Девушка открыла дверь в туалет, щелкнула включателем света. Под высоким потолком загорелась тусклая сорока ваттная лампочка в черном патроне без абажура.

Теперь девушке не нужен свет из комнаты, можно закрыть дверь. И вернуться с вермишелью и тушенкой к окну. Из-за стука сердца не слышен был шум на улице. В окне по ту сторону переулка темно и безжизненно. Там и мухи, наверное, перемерли. Лежат черные, серые, зеленые кверху лапками на подоконнике и между рамами. Сначала все должно было ожить там, и только потом девушка могла появиться здесь. Создавалось впечатление, что обогнал свою мечту, а остановиться или вернуться нельзя.

В коридоре хлопнула, закрываясь, дверь в туалет, неторопливые шаги приблизились к комнате и удалились дальше по коридору. Хлопнула еще одна дверь, скорее всего та, за которой живут Рамиль, Макс и Олег.

Теперь можно выходить и догонять. По аромату духов, который инеем осел на стены. Кто счастливчик: Рамиль или Макс? Впрочем, какая разница, если не ты.

На кухне из кранов привычно капала вода. Холодный сачковал теперь в сравнении с горячим через четыре на пятую каплю. Чайник Антонины Михайловны кипел на малом огне. Стол сплошь покрыт крошками ржаного хлеба. Так беспощадно режут хлеб Рамиль и Олег. Судя по количеству крошек, сегодня поорудовали оба. От духовки несло жаром и изнутри по темному стеклу метались золотистые зайчики. Уже с год ею никто не пользовался, и казалось странным, что духовка вообще работает.

– …Да ну, ты такое скажешь! – послышался в коридоре голос Жени. Он вышел из Рамилевой комнаты. – Я тебе потом спою, может, поймешь, почему!

Хмурый говорил быстрее, чем обычно, и с радостным захлебом – значит, выпил немного. Рассказывал о своих выступлениях в подземных переходах. Он, забросив каратэ, каждый вечер пел там. И не ради денег, потому что на его скромные потребности с лихвой хватало дворницкой зарплаты и приработка в Столешниковом переулке.