Столешников переулок

Наверное, она улыбается, но посмотреть боязно. Вдруг опять встретишься с ее взглядом – будто застукает за подсматриванием. Боковым зрением она воспринималась как темный силуэт в золотистом ореоле. Так бывает, когда смотришь против солнца. Иногда из ореола как бы выпадали части ее тела, вполне материальные, разве что очень красивые: нога с серебристым педикюром, обутая в белую босоножку, тонкий ремешок которой вдавился в загорелую, гладенькую кожу и по обе стороны его образовались более светлые полоски; узкая кисть с длинными пальцами и закругленными ногтями с бесцветным маникюром, на безымянном – серебряный перстенек; приоткрытые губы, припадающие к наклоненному граненому стакану и как бы впитывающие в себя янтарный цвет вина, становясь чуть темнее, приобретая багряный оттенок; прядь волос, загнутая внутрь, густая и с более светлыми, но не седыми, нитками; и очень редко – глаза, точнее, веки с подчерненными ресницами и частичка белка, потому что Инга все время смотрела вправо, на Макса.

– …Ну, не скажи! Это кому что на роду написано, – говорил он. – Когда я в стройбате служил, у нас случай был. Сдавали объект, высокий, с семиэтажный дом. Надо было леса разобрать – металлические клетки такие. Молодой зацепил страховочный карабин не за нижнюю клетку, а за верхнюю, откинулся, чтобы ею не зацепило, и показывает крановщику: вира! Тот поднял клетку, карабин соскочил, и салага спланировал на землю. Все кости переломал, его можно было, как ковер, в рулон свернуть. Думали, все, кранты пацану, а его даже не комиссовали, через полгода дослуживать вернулся. Буквально на следующий день черпак красил внутри здания оконные рамы, стоя на табуретке. Поскользнулся на разлитой краске, упал, ударился головой об угол табуретки – и завернул ласты!

– А у нас в Сибири… – начал было Хмурый.

– Да-да, знаем, – перебил Макс. – Вы с бульдозером откуда только не падали. Всё в дребезги, даже бульдозер, а тебе хоть бы хны!

Обычно после таких подковырок Женя нахмуривался больше обычного, молчал несколько минут, потом говорил какую-нибудь гадость, не в тему и не тому, кто обидел, и уходил, от души хлопнув дверью, а остатки злости вымещал на самодельном макеваре – метровом бревне, обернутым тонким поролоном и подвешенном на толстой витой веревке в комнате на крюк для люстры. На Макса не обиделся, даже заулыбался иронично, будто сам кого-то грамотно поддел.

– Рамиль, ты знаешь, что сказал губернатор штата Северная Каролина губернатору штата Южная Каролина? – задал вопрос Макс.

– Нет, – ответил Рамиль и напрягся, готовясь услышать откровение.

– «У нас слишком большие промежутки между тостами!» – процитировал Макс.

– Намек понял! – Рамиль налил всем по полстакана, а Инге – две трети. Он прямо светился любовью к ней, как бы компенсируя холодность Макса, кажущуюся или действительную, скорее, первое. – Выпьем за Ингу, самую красивую гостью этой квартиры! Это самое, к нам редко кто заходит, и такие все страшные, ну, разве что Ленка Андрюхина, – заметив набыченный взгляд Жени, добавил: – ну, еще Яся, но она уехала, давно уже, – он запнулся, вспоминая, просто так ли болтает или тост произносит: – Ага! Фалян-тугэн! Выпьем за Ингу, за то, что она такая, такая!.. – он так и не нашел подходящее прилагательное.

– Не врешь? – спросил его Макс и посмотрел на Ингу пытливо, точно хотел разглядеть что-то, что видят другие, а ему не удается.

Она спряталась от его взгляда за поднесенным ко рту стаканом. Пила долго, но когда поставила стакан на стол, оказалось, что вина в нем почти не убавилось. Узкая рука с округлыми ногтями плавно, будто воровала втихаря, скользнула над лакированной темно-коричневой поверхностью стола, отразившись в ней, к красно-белой, открытой пачке, оскалившейся желтыми зубами – фильтрами сигарет. Неумело вытянула одну, повертела. словно не знала, с какой стороны надо прикуривать, поискала взглядом зажигалку. Следом за ней потянулись к пачке Макс, Рамиль, Олег и даже некурящий Женя. Олег выхватил из кармана черную пластмассовую зажигалку, крутанул большим пальцем колесико и поднес вытянутый, похожий на острие копья, синеватый язычок пламени к сигарете девушке, потом дал прикурить Максу. Задув пламя, крутанул колесико еще раз, прикурил сам и дал Рамилю. Женя повертел сигарету у длинного носа, обнюхал и положил на место. Дым выпускали по очереди и против солнца, от Инги к Рамилю, словно соблюдали договор. Над серединой стола все увеличивался сизый сугроб, который напоминал подтаявшего снеговика с бутылками вместо ног. Вскоре Инга спряталась за дымом, не разглядишь. Силуэт ее потерял ореол, стала похожа на тень. Такой она иногда появлялась на экране монитора во время перезагрузок: на темно-сером фоне проступало более темное лицо, на котором почти не разглядишь глаза, нос и губы.

Ударили в плечо, не больно, однако от неожиданности в груди лопнул шарик страха и осколки стремительно разлетелись, затухая, по телу к похолодевшему темени и кончикам пальцев.