Столетняя война

Главное, англичанину было выгодно, чтобы тем все и кончилось, так что он был готов на уступки, которые предлагал легат. Ведь принц Уэльский посеял достаточно паники по всему Пуату и Берри. Он соглашался отпустить пленников, взятых накануне, вернуть крепости, захваченные в последние два месяца, заключить перемирие на семь лет. Тем самым он выбрался бы из сложной ситуации, сохранив за собой Бордо. Пусть его капитаны уже сожалели, что им не посчастливится провести красивый бой, — ведь если бы их победили за счет численного превосходства, это бы не было для них позором, а как бы они гордились, победив численно превосходящего противника, — принц Уэльский соглашался на переговоры.

Иоанн Добрый об этом и слышать не хотел. На все предложения, на все стоны кардинала Перигорского он отвечал одно и то же: пусть англичане сдаются на милость победителя. Принц Уэльский был согласен не искать победы; французский король говорил так, словно уже победил. В течение всего дня Эли Талейран вовсю тратил свое терпение и талант. Напрасно.

Накануне король Иоанн показал себя рассудительным, согласившись на Божье перемирие. Фруассар скажет, что он «рассудительно допускал все разумные пути». Теперь, когда воскресенье прошло, Иоанн Добрый был непреклонен.

Потом не менее трех веков часто высмеивали этого короля, который назавтра повергнет Францию в самую беспросветную катастрофу, а за несколько часов до краха делает столь безапелляционные заявления. На самом деле в то воскресенье, 18 сентября 1356 г., Черный принц был крайне слаб, его армии не хватало провианта, его столица была незащищенной, а цель — достигнутой. Если бы Иоанн Добрый снова позволил ему уйти, европейские монархи — более того, даже французские бароны — сочли бы, что Плантагенет снова безнаказанно попрал права короля Франции. Королевство ничего бы не потеряло, но корона Людовика Святого была бы опозорена.

Если бы никто не подрывал власть короля в самом его королевстве, это еще было бы меньшим злом. Но в Нормандии по-прежнему вел войну Жоффруа д'Аркур, все еще плел заговоры Робер Ле Кок, в Париже во весь голос говорил Этьен Марсель. Податные оплатили армию и скажут, что она так ничего и не сделала. Иоанн Добрый не мог согласиться на перемирие, позволявшее англичанину уйти как ни в чем не бывало.

Пока обменивались дипломатическими предложениями, тратя время, шла подготовка к битве. Англичане собирались обороняться — они укрепляли свои окопы. Французы намеревались атаковать первыми — они использовали оставшиеся часы для изучения местности. Обе стороны под прикрытием Божьего перемирия посылали шпионов, чтобы разведать позиции противника и оценить его силы. Впрочем, перемирие избавляло разведчиков от необходимости скрываться, представители обеих армий охотно переговаривались. Для рыцарей армия, готовящаяся к бою, всегда была излюбленным зрелищем.

Это также давало повод для завтрашних подвигов. Разве англичанин Джон Чандос, будущий победитель Дюгеклена, не встретился с маршалом Франции Жаном де Клермоном? И оба барона тут же стали задирать друг друга, поскольку каждый считал, что другой его оскорбил: гарцуя по плато, они только что заметили, что у обоих на левой руке и на груди вышит один и тот же «девиз»[58], изображающий белокурую даму в лучах солнца[59]! В этом все англичане, бросил Клермон: сами они не способны ничего придумать, а как увидят что-то, что им понравится, — хватают. Спор разрешится завтра.

Отчиталась разведка, а именно Эсташ де Рибемон, который представил французскому королю оценку численности англо-гасконских сил, основанную на самых грубых подсчетах. И Рибемон посоветовал, какую тактику применить завтра: не подвергать армию опасности, направляя ее по слишком узкой дороге, идущей наверх между изгородями, за которыми будут укрываться лучники, а, напротив, атаковать непосредственно англо-гасконские рубежи, проведя конную атаку, чтобы «открыть и изрубить лучников». После этого армии будет проще взобраться по склону пешим порядком.

Напрасно Жан де Клермон возражал, что это будет побоище; у англичан кончается провизия, и их запросто можно было бы осадить на их плато. Иоанн Добрый искал победы, добытой храбростью, а не измором. Коллега Клермона маршал Одрегем заявил, что осада плато была бы «трусостью». Дело было решено. И французские рыцари принялись состязаться в смелости, демонстрируя, что они никогда и не думали ни о чем ином. Клермон так и сказал Одрегему: он не потому предложил отказаться от атаки, что будет в бою во вторых рядах.

Вы будете сегодня смелым, только если упретесь мордой вашего коня в зад моего.

Маневр, предложенный Рибемоном, был принят. Для атаки выделили триста рыцарей; командовать ими назначили коннетабля Готье де Бриенна и обоих маршалов, Клермона и Одрегема. После уничтожения лучников остальные должны были атаковать пешими — непрерывной цепью, которая растянется более чем на лье.