Столетняя война

Весной 1347 г., когда ситуация под Кале казалось застывшей, никто не мог предугадать, какую роль будет играть этот город на протяжении двух веков в политической и экономической системе Англии. Для Валуа осада Кале была всего лишь еще одним поражением — неизбежным, какими были потеря Эгийона и разгром в Кане. Не более того. Эдуард III хочет отплыть из Кале. Зачем ему мешать?

Решимость горожан превратила Кале в нечто иное, чем просто удобное место для англичан. Кале стал ставкой в игре, а затем символом.

Но говорить о национальном сопротивлении было бы все-таки преждевременно. Горожане не думали о борьбе с иностранным агрессором, они боялись судьбы, обычно ждавшей город, который захватывала солдатня. Грабежи, пожары, насилие были в таких случаях обычным делом. В то время, когда Кале оказал сопротивление Эдуарду III, а Бетюн отразил атаки фламандцев, деревни, горевшие по всему Артуа, создали англичанам недобрую славу.

Под этим ветром страха, как грибы, росли городские стены. Пуату и Артуа имели собственный горький опыт, другие области извлекли из него уроки. Затраты на крепкую стену и надежно закрывающиеся ворота были не напрасными. Ремонтировали куртины, заделывали бреши, укрепляли створки ворот. Король не желал, чтобы эти статьи военных расходов легли на королевскую казну, и совсем не возражал, чтобы затраты на «крепость» надолго заняли первое место в муниципальных бюджетах.

Поскольку обеспечение безопасности было общим делом, старались добиться и общего участия в расходах. Король принуждал самых уклончивых клириков, парламент отказывал тем, кто предпочитал судиться, а не платить. В Реймсе, Труа, Дижоне духовенство вынуждено было взять на себя добрую четверть расходов на «крепость».

Некоторые города до сих пор располагали лишь небольшими бюджетами. Расходы на стену внезапно перевели муниципальные финансы в другое измерение. Строительство, ремонт, расширение, содержание — все это требовало иного финансового уровня, чем выплата жалованья муниципальному секретарю суда или нескольким сержантам. Отныне стало невозможно вести бюджет «на глазок». Именно на эти, 1347–1348 гг., приходится во многих городах появление первых городских бухгалтерий — этого требовали новые значительные суммы, за которые надо было отчитываться перед королем и податными.

Шло время, и ярость Плантагенета росла. Она дошла до предела, когда рухнули его планы выдать дочь замуж. Действительно, Эдуард остановил выбор на молодом Людовике Мальском, которого смерть при Креси отца, Людовика Неверского, сделала графом Фландрским. Убить отца, хоть бы и в честном бою, а затем сделать сына своим зятем — это отнюдь не смущало монарха XIV в., привыкшего к тому, как браки укрепляют союзы, которыми закончились войны, начатые вместе с другими союзниками. Разве окончание войны в Гиени пятьдесят лет назад не сделало двух капетингских принцесс королевами Англии?[33]

Людовик Мальский не хотел жениться на англичанке. Он не согласился на эту комбинацию. Коммуны Фландрии попытались женить его против воли. Но Людовик хотел править по-настоящему; чтобы держать в руках постоянно взбудораженное графство Фландрию, он решил разыграть другую карту — опереться на могучего соседа, герцога Иоанна Брабантского. У того тоже была дочь на выданье.

Города Фландрии и Брабанта были конкурентами на европейском рынке шерсти и сукна. Хуже того, Брабант начинал брать верх над Фландрией. Гент, Брюгге и Ипр не могли допустить, чтобы граф Людовик подпал под влияние брабантца. Поэтому бюргеры пошли на решительные меры — посадили молодого графа в заключение и выпустили через несколько недель, лишь поместив его под строгий надзор и взяв обещание жениться на англичанке.

Куда бы он ни шел, при нем постоянно было двадцать человек из фламандских бюргеров. Они так плотно охраняли его, что он едва мог сходить помочиться.

Договорились о встрече для заключения сделки. Из Кале в Берг [Синт-Виноксберген] прибыли Эдуард III и королева Филиппа. Привели Людовика Мальского. Стороны обменялись любезностями. Эдуард смог выразить будущему зятю сожаления по поводу смерти графа Людовика Неверского. В ходе битвы, посчитал нужным добавить король, он ни разу не видел того своими глазами, ни мертвого, ни живого. В честь помолвки устроили пир. Назначили день свадьбы.

На приготовления ушло много дней. Эдуард вновь занялся Кале. Молодой граф Людовик убивал время на охоте. Наступил канун свадьбы.

Охрана ослабила внимание. Сокол графа взлетел. Все подняли головы и последовали в беспорядке галопом за хищной птицей. Когда глаза свиты вновь опустились, оказалось, что граф Людовик тоже пришпорил коня. Дело было на парижской дороге, и его конь был лучше, чем у всех остальных охотников. Догнать его было невозможно.