Столичная штучка

— Ты не должен обижаться на мои слова, — скромно опустив глаза, самодовольно промурлыкала она.

— Я не имею обыкновения обижаться на тех, кто мне служит, — не меняя выражения лица, отрезал он, — я только хотел сказать, что сорт, указанный тобой, необоснованно завышен, — уголки губ Козлова дрогнули, и он слегка затрясся, видимо, довольный пришедшей в голову остротой. — На второй сорт ты не тянешь, милая, максимум на третий, да и то если на тебя не смотреть и не слушать. — Увидев, что Римма побледнела, он сузил свои мертвые глаза до щелок. — Запомни, что, несмотря на штампы и печати, ты — моя содержанка, кукла, дешевая игрушка и порядочная дрянь. Твоя глупая гордость не стоит ни гроша, потому что ты сама мало чего без меня стоишь. Ты нужна мне для вывески, и только. Не будет тебя — будет другая, и забывать об этом не стоит ни на миг. Или ты станешь жить по моим законам, или не будешь жить вообще.

Утомившись столь длинной, непривычной для себя речью, Юрий Макарович тяжело выдохнул. Смерив уничтоженную Римму недобрым взглядом, он протянул ей пустую чашку из-под кофе.

— Не нужно кусаться, девочка, из этого не выйдет ничего хорошего, ты просто обломаешь об меня зубы. — Он улыбнулся шире, и в глазах его появилась искра осознанного блеска. — Так сколько тебе нужно?

Римма обреченно опустила голову.

* * *

Если бы гуталиновый лоск мог хоть как-то влиять на ситуацию, то зеркальная поверхность остроносых ботинок Дмитрия оставила бы всех конкурентов далеко позади. Кипельно-белая накрахмаленная сорочка висела на плечиках в гардеробе; ни разу не надетый, купленный специально к сегодняшнему дню, английский шерстяной костюм темно-серого цвета был неприлично шикарным и дорогим, а мерцающий отблеск галстука давал неоднозначно понять, что его стоимость превышает суммарную цену всего костюма целиком.

Чтобы придать своей внешности последний штрих респектабельности, Меркулов решился на крайнюю меру: вытащив из секретера черную пластиковую коробочку, он щелкнул едва слышным замочком и извлек на свет божий пару изящных золотых запонок и булавку для галстука, выполненных в одной манере. Эксклюзивный набор ручной работы лежал на скользкой атласной алой подушечке и, переливаясь на свету, выглядел, безусловно, сногсшибательно.

Цокнув языком при воспоминании о стоимости этой игрушки, Дима даже прикрыл глаза, потому что на ее приобретение ушла практически треть его месячной зарплаты. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, то, вероятнее всего, Дмитрий ни за что не стал бы покупать такой дорогой и малофункциональной вещи, как запонки, но повод к подобному расточительству был действительно из ряда вон выходящим: первый раз за свои сорок пять Дмитрий решился просить руки женщины.

Проникшись торжественностью ситуации, он начал готовиться к этому событию заранее, обдумывая каждое слово и каждую, даже незначительную, деталь одежды. Перетряхнув весь свой гардероб, Дмитрий понял, что к такому важному шагу, как сватовство, он абсолютно не готов, и, пересчитав имеющуюся наличность, отправился исправлять ситуацию.

С костюмом ему повезло сразу; сев на него, как влитой, он не требовал переделки ни в одном шве, скрывая по возможности недостатки фигуры и подчеркивая достоинства. К сожалению, трудовая мозоль, натертая Дмитрием за долгие годы сидения у стола, не позволяла ему ощутить себя Аполлоном в полной мере, но шикарный костюм, скрадывающий линию фигуры в профиль, обнадеживал, что небольшой животик будет расценен не как первый признак начинающейся полноты, а как намек на респектабельность и солидность.

С рубашкой дело обстояло сложнее. Купить ее было, в сущности, нетрудно, но вся загвоздка состояла в том, что на то, что было выставлено на тряпичных базарах, без слез смотреть было невозможно, а те коробочки, что занимали место в витринах магазинов, представляли собой тот же китайский вариант, только не первозданно приплюснутый, измятый и сиротливо торчащий из коробок, а отутюженный и накрахмаленный по всем правилам торговли. За труды по реанимации погибающих изделий продавцами выставлялась двойная, а то и тройная цена, но качество от этого лучше не становилось.

Прочесав за два дня всю Москву в поисках приличной рубашки, Дмитрий уже потерял надежду выглядеть шикарным лондонским денди и, решив махнуть на свои буржуазные замашки рукой, приготовился смириться с окружающей действительностью, когда, завернув в магазин почти около своего дома, неожиданно увидел то, что искал с таким старанием.

Скользящая батистовая ткань белоснежной сорочки была тонкой и шелковистой, а упругий воротничок, гордо выставляющий напоказ свои острые краешки, был в меру тяжел и строг. Враждебное капиталистическое чудо в полутвердой прозрачной коробочке сиротливо стояло в самом уголке огромной полки, заставленной всяким несущественным хламом, и с надеждой посматривало на потенциальных хозяев, явно не согласных с четырехзначной цифрой широкого ценника. Вздохнув с облегчением, Дмитрий без малейшего колебания отсчитал требуемую сумму и зашагал к дому.