— Вы, Николай, так легко отступитесь от своего проекта устройства медицинской помощи? Где, как не в министерстве, у вас будет шанс воплотить это в жизнь? С Пашутиным в академии всё договорено, сдадите экстерном, сразу же защитите диссертацию. На классный чин тоже бумаги готовы. А сидя в цюрихской кофейне и сотрясая воздух в компании эмигрантов, реальные дела не сделать.
Да, я кривил душой и откровенно обманывал помощника. Но мне ведь хочется, чтобы он сейчас работал, а не через двадцать лет.
В вагоне достал записную книжку и снова посмотрел на вчерашние заметки. Надо все вспомненное фиксировать, не сегодня, так завтра устаканится и кусочки пазла лягут на место. Запах табака... Капля никотина... Изониазид... Может, изоникотиновая кислота? Если никотиновая есть, то и такая должна быть. Сделал пометку спросить. Азид, это что? Хоть учебник по органической химии покупай. Но если не помню я, то точно знает Антонов. И еще пометочка.
У Александровского дворца мы были в девять часов и пятнадцать минут. Может, пара минут в плюс, но не дольше. И оказалось, что опоздали. Вскрытие закончилось десять минут назад. Да что же за люди такие? Неужели нельзя всё нормально сделать? Без скотства?
Ладно, пойдем искать патанатома. Уж протокол нам предоставить должны. Но прозектор скрылся в неизвестном направлении. И тут я увидел Склифосовского в гневе. Думаю, попадись ему сейчас под руку император, и тот бы получил порцию люлей. Забегали, зашуршали, повели поить чаем. И пообещали предоставить результаты сразу по написанию черновика.
Но как только я увидел, что там сотворили, то крушить всё вокруг захотелось уже мне. Глаза у меня на лоб полезли сами собой.
— И как это понимать? — только и смог спросить я, показывая на протокол.
Глава 10
ХРОНИКА. По словамъ "Правительственнаго вѣстника" трагическая гибель Его Императорскаго Высочества Георгiя Александровича, случившаяся послѣ легкаго паденiя съ велосипеда, произошла вскорѣ послѣ предложенной лейбъ-медикомъ кн. Баталовымъ и провѣденной подъ его руководствомъ операцiи; обстоятельства чего выясняются.
Пожелавший остаться неизвестным специалист честно описал всё — и кисты в почках, и увеличение печени, и расширение правых отделов сердца, и изменения в легких. Всё-то он измерил и взвесил, каждый орган прощупал, порезал на кусочки, грамотно описал цвет и консистенцию. Правдиво поведал об ателектактическом спадении доли правого легкого, и даже отметил начавшуюся инкапсуляцию очагов. Сломанное ребро тоже никуда не делось, как и рана, осложненная кровотечением. Но основным было... повреждение главного бронха справа, вызванное смещением инородного тела из желтоватого металла (описание и размеры прилагались). Иными словами, драный мясник утверждал, что бронхоблокатор внезапно сдвинулся со своего насиженного места, встал поперек просвета бронха, и прорвал его изнутри.
— Каковы же... — Склифосовский замялся в поисках подходящего слова.
— Да, я тоже отметил анонимность протокола. Подписи нет. Поэтому совершенно солидарен с невысказанной оценкой.
Раздражение ушло. А гнев остался. Холодный и ясный. Сволочи косорукие решили переложить ответственность со своих бестолковых, но хитрых головок на нас. Понятное дело, свою вину никуда не деть, но теперь она не главная. Более чем уверен, что получивший доступ к императорским ушам так всё и преподнес: если бы не горе-экспериментаторы с бронхоблокатором, спасли бы цесаревича, ничего бы не случилось. Боже, да тут самый натуральный океан дерьма! За свои посты и регалии готовы кого угодно растоптать и унизить. Нет, я понимаю, накосячили. Случается. И неважно, по какой причине. Возьмем за данность, что это произошло. И задницу свою прикрыть хочется. Обычное стремление, вполне естественное. И я бы понял, сооруди они протокол, что смерть приключилась в результате непреодолимых совпадений. Экт оф Год, как пишут в договорах. Мол, никто не в силах был помочь. Слова не сказал бы из-за цеховой солидарности. Осудил бы приватно некомпетентность, может, под настроение и за грудки взял. Настоятельно порекомендовал отставку, но без огласки. Но вот так, подставлять коллег? Такое не прощается.
— Мне всё понятно, — произнес Николай Васильевич. — Делать нам здесь больше нечего. Свою точку зрения я его величеству донесу обязательно. Оставлять это безнаказанным нельзя.
Министр тяжело, со вздохом, встал, начал надевать шинель. И я вслед за ним тоже засобирался. И правда, никто ничего нам не скажет. Здесь и сейчас — так точно.
Поехали на службу. Отставку-то мою пока не приняли, надо продолжать выполнять свои обязанности. Даже обедать не пошел, послал нарочного в ресторан за перекусом. Ели вместе с Семашко, прямо у меня в кабинете. Грустный Николай Александрович, здорово раздобревший на министерских харчах и довольствии, все сокрушался и ругался вслух. Обещал дойти до императора, если понадобится.
— Вы, Николай, дальше вокзала Царского не доберетесь. В министерстве двора такие зубры работают. Да и в секретариате Его величества любую петицию замотают.