Столичный доктор. Том VI

– Пулевое ранение в нижний латеральный квадрант левой ягодичной области – тяжело вздохнул Семашко – Ближе к границе с медиальным. Ранение неглубокое, пуля визуализируется непосредственно в раневом канале.

– Ваши действия?

– Удаление инородного тела из раны, обработка антисептиком, повязка…

– Садитесь, двойка вам. По стобалльной системе оценки. Очень скоро вы после таких действий получите гнойное воспаление и вынуждены будете удалить довольно большой объем тканей. И тем самым доведете пациентку до инвалидности. Или похороните ее, это как повезет. Что забыли, товарищ революционер?

– Первичную хирургическую обработку раны, – обиженно пробормотал мой помощник.

– Кстати, вспомните топографию этой области, и сообщите нашей гостье… Как вас зовут, юная любительница пострелять ночью по сатрапам?

– Я вам не скажу! – очевидно, новость о несерьезности ранения придала девчонке храбрости.

– Вот ведь фантазерами были ваши родители. Сообщите госпоже Явамнескажу, что ее ожидало бы, будь у охранника револьвер чуть мощнее?

– Ну, возможно повреждение седалищного нерва… наверное…

– И нижней ягодичной артерии заодно. Похоже, топографическую анатомию вы променяли на Маркса, Николай, а? С сегодняшнего дня запрещаю вам читать что угодно, кроме учебников. Вы не забыли, на чем я специализируюсь?

– Помню… Вы – ученик покойного профессора Талля.

– Так вот, в память об Августе Петровиче вы экзамен по топанатомии сдавать будете мне. Пока я знаний даже на двойку не вижу. Их просто нет. Первая попытка – через месяц, тридцать первого марта. Не забудьте напомнить! Мой личный помощник – безграмотный студентишка! До чего я дожил!?

Вот чем его брать надо было! Стыдно парню, стоит красный весь, чуть не плачет. А вот нечего тут дас капиталом дом засорять!

– Я выучу, Евгений Александрович. И сдам. Обещаю.

– А куда же вы денетесь? Чего стоим? Кого ждем? Извлекать пулю из ягодицы я за вас буду?

* * *

Когда закончили, я начал думать: а дальше что делать? Вариант «одеть, обуть, и дать пинка (зачеркнуто) денег на извозчика» я не рассматривал. Таким макаром девица подумает, что ничего страшного в терроризме нет, и можно спокойно стрелять и взрывать направо и налево. Оно понятно, что с таким количеством мозгов она долго не проживет, но там ведь еще друзья-приятели, соратники по борьбе со всем плохим за всё хорошее.

И я решил оставить это дело специалистам. Утром придет Гюйгенс, с ним и подумаем. А пока надо срочно в постельку. Вон, молодая жена зевает уже. Спать, что ли, собралась? Это непорядок!

– Николай, барышне в мышцу морфия. Десять… нет, двадцать миллиграмм.

Сейчас перетащат ее во флигель, нечего ей в смотровой делать. Там в свободную каморку, а до утра за ней Жиган присмотрит, чтобы девчонке никакие фантазии в голову не приходили, даже если очнется. А я – как и намечал, читать повесть про штукатура. Или слесаря? Неважно, мне в мою спальню, а там разберусь.

Снилась мне кафедра туберкулеза. Старое здание, толстые стены, большие окна. Много стендов со всякими напоминалками, изготовленными еще в докомпьютерную эру, от руки. Я понимаю, что к занятию не готовился, учебник не взял, а потому лихорадочно читаю про милиарный туберкулез. Картиночки, рентгенограммы, видно, что студенты за зачет старались. Я дохожу до слова «Лечение», написанного зеленым шрифтом с виньеточками. Вот, сейчас узнаю! Но кто-то меня отталкивает, и текст проносится перед глазами скоростным поездом. Ничего не запомнил. Да что ж ты! Я возвращаюсь к стенду, но там уже не про болезнь, а «В. И. Ленин о борьбе с туберкулезом». И рядом с изображением калмыка портрет Николая, тот, хрестоматийный, сидящего в кресле солидного дядьки с бородкой, три четверти. Семашко вдруг поворачивается и протягивает мне книгу, подмигивая. «Das Kapital».

Чтоб ты обосрался со своим Марксом! – успеваю подумать я, и просыпаюсь. Весь разбитый, измученный…

Пять утра, а на желание поспать – ни намека даже. Агнесс посапывает рядом, закутавшись в одеяло. Разбудить ее сейчас? Нет, пускай спит, утренний сон – самый полезный. Пойду-ка я в зимний сад, посижу. Может, сон в руку? Удастся вспомнить, что там на стенде было написано? Сейчас бы, как тогда, когда лекцию про пенициллин записывал, но Ли на все мои подкаты отвечал одно и то же: ты оттуда не вернешься.

Свежо в зимнем саду. Агнесс решила, что начнет заниматься посадками и облагораживанием ближе к лету. А сейчас вокруг пусто и спокойно. Сделал короткий комплекс упражнений, так, кровь только погонять, и сел на циновку. Если правильно дышать и очистить мысли от мусора, то неудобства от жесткого сиденья никакого не ощущаешь. Вот примерно как тот махатма на картине Рериха, парящий в воздухе над снегом.

Хорошо стало, спокойно, и вроде как даже опять тот коридор из сна увидеть удалось. Но сколько я ни блудил вдоль стендов, искал формулу лекарства, ничего не получалось. Одни размытые пятна. И уходящий вдаль проход, без конца. Только когда я возвращался, вдруг прогремел гром.