Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

Безбородко, Храповицкий, Завадовский были известны в Петербурге как заправские гуляки. Безбородко был уличным ловеласом, он почти каждый день после обеда надевал простой синий сюртук, круглую шляпу, брал трость, клал в карман кошелек с деньгами и отправлялся в разные дома в городе. Зимой по воскресеньям его всегда можно было встретить на маскараде у Лиона, на Невском в Купеческом клубе; здесь он проводил время до пяти часов утра. В 8 часов утра его будили, окачивали холодной водой, одевали и полусонного отправляли во дворец, где только у дверей императрицы он становился серьезным и дельным министром. Раз царский посланный, явившийся из дворца, застал его среди самой бурной оргии. Вельможа приказал пустить себе кровь из обеих рук и отправился к государыне. Про Безбородко говорил граф Сегюр, что он в теле толстом скрывал ум тончайший. Завадовский был также гуляка широкой руки; он и умер за трапезой со своим старым другом, князем П. В. Лопухиным.

Секретарь императрицы А. В. Храповицкий тоже был известен своим пристарастием к спиртному, проказами и дебоширством. Про него есть такой анекдот. Один приезжий помещик, явившийся в Петербург по важному делу, заходит к нему с письмом и не застает дома. Помещик едет за город пообедать, входит в трактир и, видя накрытый стол, садится и велит себе подать обед. Прислуга, полагая, что он принадлежит к компании, заказавшей обед, спешит исполнить его желание. Во время обеда приезжает компания и начинает подтрунивать над ним. Помещик сначала отшучивается, но потом на дерзость отвечает дерзостью и дает пощечину. Завязывается общая драка. Помещик выходит победителем, оставив под глазами своих противников синяки. Утром, выспавшись, он едет к Храповицкому. «Дома барин?» — спрашивает он. «Дома, — отвечают, — но нездоров и никого не принимает». Помещик отдает письмо, по которому его тотчас просят пожаловать; помещик входит в спальню с занавешенными окнами. Но только он поздоровался, как Храповицкий говорит ему: «Ваш голос мне что-то знаком, я вас видел, а где — не помню».— «Быть не может,— говорит приезжий,— я только что вчера приехал».— «Нет, точно я вас знаю», — сказал Храповицкий и велел поднять штору. Помещик взглянул и обмер: это был человек, которого он поколотил накануне. Храповицкий посмеялся, подал ему руку и сказал: «Ну, полно, помиримся, я сделаю для вас все, что могу, а кто старое помянет, тому глаз вон».

В обычае были публичные балы под названием дворянских. Число гостей на них было ограничено, и сюда съезжалась лучшая публика. Были также балы, называвшиеся английскими. В них участвовали иностранные негоцианты. Билеты для входа на бал продавались по 25 рублей.

Общество в гостиных условно делилось на молодых и пожилых. Старики говорили со стариками, молодежь слушала последних почтительно, не смея вмешиваться в разговор. Вежливость с женщинами простиралась до того, что подать салоп, поднять платок, отыскать лакея, карету незнакомой дамы, проводить ее — было делом обязательным.

В последние годы царствования Екатерины II стал в Петербурге греметь своими пирами дом канцлера Безбородко на Ново-Исаакиевской улице. Прежде на этом месте было подворье Курско-Знаменского монастыря. Безбородко купил дом в 1781 г. В это же время канцлером были куплены для возникавшего в то время почтамта дом графа Ягужинского и еще два пустых места, принадлежащих профессору Урсиносу и нотариусу Медеру. Дом Безбородко блистал как внутренним так и наружным великолепием — на одну его картинную галерею, как выражался по-татарски канцлер, «чек акча вирды», т. е. много денег пошло. Наружный вид дома поражал своими четырьмя, стоявшими при входе, колоннами из полированного гранита, с бронзовыми основаниями и капителями, мраморным балконом наверху с бронзовыми перилами, задняя часть которого выходила на Большую Исаакиевскую улицу. Князь обладал тонким вкусом и приобретал почти ежедневно новые художественные вещи и украшал ими свои комнаты.