Столкновение

Так Божич открыл для себя искусство жизни. Ему полюбилось творить: указательным пальцем он водил по планете, создавая реки и водоемы, бросал в землю семена жизни, радовался первым всходам и росткам, удивленно взирал на испарения, возникающие от дыхания миллиардов микробов. Божич, загордившись, назвал планету Акварий.

Но чем больше творил Божич, тем сильнее злился Бадняк. Жизнь ему была неинтересна, казалась напрасной, а ко всему новому относился с раздражительным опасением. Глаза его вспыхнули, костяшки рук побелели, внутренняя струна натянулась.

— Что ты делаешь, баловень? — возмутился Бадняк. Старший бог не вмешивался в дела юноши, пока из зелени не взлетели первые птицы. Ошарашенный юноша молча наблюдал, как Бадняк взмахом меча сдул всю воду с планеты: пустыня, вновь набравшая смертоносную силу, мгновенно уничтожила всё порожденное.

— Зачем? — спросил Божич у старшего бога.

— Где жизнь, там и смерть. Этот закон вечен. Если ты начинаешь, то мой удел заканчивать. У всякой жизни есть конец.

— Но ты убил её, а не восстановил справедливость закона! — возмутился Божич.

— Породив жизнь, ты вознесся над ней и стал выше меня.

— Так создай сам.

Бадняк нахмурился.

— Мой удел — не начинать, а заканчивать, юный баловень. Я всесилен, и мне не нужна слава Творца. Краски мои — мечи, песни мои — их звон, холст мой — энергия, выходящая из смертных.

С того времени Божич пытался сотворить жизнь на планетах, а Бадняк, слепо убежденный в своей правоте, отправлял смерть к творениям юноши. Божич, следуя правилу первого, небесной пращей бросал холодные кометы, полные мерзлой воды и будущей жизни; планеты от них расцветали, махровели лесами и смягчали нрав. Бадняк метал вторым, и всегда в ту же планету, его метеориты были горячими, железными и буйными; они взрывались и убивали всё живое, всё сотворенное юным богом.

3

Где-то на севере от звёздной журавлиной дороги, недалеко от небесной пращи в одной скромной системе ютилась небольшая планета Бол. Заря пускала свой свет на неё, и земля её была плодородная, живая и чистая. Густые леса сменялись глубокими озёрами, в воздухе витал сине-зелёный запах сырости. Кричали лягушки. Луна серебрила водную гладь.

Три пышногрудые и длиннорукие девушки неспешно двигались по тропе. Они пели песни, смеялись, а потом снова пели. Их кожа, и без того бледная, от лунного света становилась белой, как бумага. Девушки пришли к озеру, бросили в воду венки и принялись расчесывать волосы. Вода слушала их речи, и успокаивалась.

Ночное небо мигало звёздами. Вдруг пролетела одна из них, словно оторвавшись, с хвостом и искрами, да так близко, что стало как днём. Девушки замолчали, а после вскрикнули от палящей жары, прыгнули в воду, забыв даже снять свои сарафаны. Под водой, сквозь рябь и вспышки они глядели, как небео взрывалось и роняло молнии. Наконец, утомившись соседствовать с усатыми сомами, девушки высунулись по плечо.

— Неужто опять? — изумилась Крица, самая младшая.

— Опять балуют черти на небе? — возмутилась Воца, средняя.

— Опять, — констатировала Шука, самая старшая. Она вышла на берег, потопав за тяжелыми рукавицами. Заметив, что идет одна, обернулась и сказала: «Чего ждём? Закипай, работа!» Остальные девушки неохотно поплыли к берегу.

Всю ночь они собирали горячие обломки. Из уст Воцы звучала речная мелодия — от рукавов её сарафана текли ручьи ледяной воды, смывавшей пепельные опалы с пораженной земли. Крица, самая юркая, бегала по лесу, собирая камнепад и по пути леча поломанный бурелом. Шука молча хоронила камни.

Через время всё повторилось. А потом ещё раз. И лишь на седьмой случай всё изменилось.

Воца колдовала над водой, как увидела высокую светлую фигуру, выходящую из лесной чащи. Ели и сосны кланились ему, словно барину. Девушка прокричала «Батя-водяной, человек идет!», нырнула в омут и позвала сестер. Втроем они подвсплыли, их макушки виднелись среди кувшинок.

— Да говорю тебе, человек! — прошептала Воца. Крица нетерпеливо упрашивала показать гостя: «Не может быть, не из людского он сделан, я бы узнала вмиг» Шука молчала. Юный бог услышал их разговор, обернулся и спросил:

— Кто здесь?

Тишина.

— Кто здесь? — громко повторил он. — Если добр ты, не обижу. Если зол, то пропади на дне.

Шука тотчас же уплыла: «Не мое это дело» Вслед за ней исчезла Воца.

— А добр ли ты? — игриво спросила оставшаяся Крица. Юноша улыбнулся.

— Добр.

— Чем докажешь?

Божич засмеялся.

— Знаешь ли ты, с кем говоришь?

— Может, и знаю. А может, и нет! — Крица хлопнула ладонью по воде, забрызгав юного бога. Он отвернулся, а когда вновь посмотрел на озеро, то никого не нашел. Это разыграло в нём чувства. Буду ли я праведен, если воспользуюсь силой, спросил он себя, и усомнился.

— Нет, не быть этому. Пришел по-доброму, уйду так же.

4