Столько лет спустя

Владислав Микоша вспоминает, как в боях за Пере­коп он с отрядом морской пехоты выходил из окружения. Моряки отбили одиннадцать атак фашистов. Микоша со всеми вместе шел по грудь в ледяной воде и снимал, снимал... Соломон Коган и другой оператор, мастер спор­та по альпинизму Александр Казначеев, снимали бои на перевалах Главного Кавказского хребта, в горах Юго­славии. Борис Шер уговорил командование, чтобы ему разрешили вылететь на боевое задание. В течение меся­ца изо дня в день он садился в самолет и осваивал профессию стрелка-радиста. Когда возвращались с зада­ния, он увидел, что их настигает фашистский истреби­тель. Кинооператор отложил в сторону камеру и взялся за пулемет. Истребитель задымил и врезался в землю. В блокадном Ленинграде голодные, без сил кинооперато­ры тащили камеры на санках, аппаратура не выдержи­вала лютых морозов, замерзала, и они прятали кинока­меры за пазуху, отдавая им последнее тепло.

Сейчас их осталось совсем мало — одиноких часовых, сохранивших живую память о таком далеком и таком недавнем времени. Еще тогда, в войну, каждый пятый из них погиб.

На самой страшной из войн все они сняли почти че­тыре миллиона метров бесценной пленки.

* * *

Фронтовым кинооператорам, конечно, было что сни­мать. Если иметь в виду массовый всенародный подвиг, в котором и кровь, и слезы, и двадцать миллионов жиз­ней, положенных на алтарь победы, то скажем так: герои­ческую ленту создал народ — отцы, сыновья, мужья, братья — на фронте; матери, дочери, жены, сестры — в ты­лу. Они были достойны друг друга и Отечества, которое защищали.

Один из западных государственных деятелей сказал как-то, что одна смерть — это действительно смерть, мас­совая гибель — это уже статистика. В этих циничных словах есть доля горькой правды: сегодня нам трудно пред­ставить, что это такое — двадцатимиллионная гибель, как трудно, невозможно представить себе братскую могилу для двадцати миллионов или общее для них надгробие.

В заключительном разговоре мы этот громкий смысл переведем на тихий, домашний. Вот они, маленькие ти­хие слагаемые огромной оглушительной цифры.

«Дорогие товарищи! Я ушел на фронт в шестнадцать лет. Прошел с боями от Старой Руссы до Кёнигсберга. Мой отец, Суворов Пимен Григорьевич, рядовой сапер­ного батальона, погиб под Тернополем. Вы поймете, что я пережил, когда в фильме «Освобождение Белоруссии» увидел отца. У нас нет ни одной его фотографии (от нашего дома в Прохоровке остался только пепел). В фильме есть эпизод, где саперы наводят мост через реку, два солдата пилят доску. Один стоит спиной к зри­телю, другой, усатый, в застегнутой ушанке, смотрит на пилу. Это мой отец. Я не видел отца с пятнадцати лет и... мне очень трудно писать, хотелось бы иметь его фотографию. Я вас очень прошу, сделайте, пожалуйста, хоть одно фото. Не откажите. Я сам уже дед. Вся моя семья погибла. Сестру, комсомольского секретаря, рас­стреляли фашисты на глазах матери. Мать недолго пере­жила ее. Отец погиб. С уважением старший лейтенант запаса Михаил Суворов, г. Арсеньев, Приморский край».

«Дорогие товарищи, пишет вам из Калининграда Ев­гения Жановна Ушаровская. Я сама была фронтовиком, ходила штурманом на судах Черноморского флота, и в 1944 году, будучи демобилизованной по ранению, я, наконец, встретилась с мужем: он летчик, приезжал на от­дых. Мы тогда думали, что война идет на исход и пора иметь наследников. Так родилась дочь.