Столько лет спустя

Иван Иванович Шурин, доцент института, г. Павлодар: «В середине осени 1941 года ушел на фронт мой отец, а вскоре, в ноябре 1941-го, родился я. Назвали меня Иваном в честь отца (его тоже звали Иван Иванович), зага­дали — чтобы он остался жив. Не помогло.

Страшно подумать, но моя мать до сих пор ждет сво­его мужа с войны. Каждый раз, когда я подумаю об этом, у меня выступают слезы. К этому, наверное, привыкнуть нельзя, как нельзя привыкнуть к незаживающим ранам».

Петр Дмитриевич Парафилов, Крымская область, Ев­паторийский горсовет, пос. Мирный: «Сегодня при вос­поминании о том времени я плачу — нервы не выдержи­вают.

Мне было 15 лет. Сразу после десанта еще шли пере­стрелки на наших улицах в районе рынка, а фашисты 6 января в 10 утра кинулись по дворам. Схватили отца-инвалида и меня, вытолкали из дома. Через сутки нас погнали к противотанковым рвам за Красную горку. Нас с отцом поставили первыми, яма была еще пуста. Защел­кали затворы, раздались залпы, я почувствовал что-то го­рячее, рухнул в яму, но сознание меня не покинуло.

Так я пролежал, прижатый мертвыми, сутки.

8 января услышал женский голос, плач — это, как по­том оказалось, женщина пришла искать своего сына, и я закричал что было сил из-под трупов. Она попробовала меня вытащить за ноги — не смогла. Я закричал ей адрес дома и опять впал в забытье. Сколько прошло времени, не знаю, но опять я услышал голоса и топот ног — земля была замерзшая. «Где же он?» — это был голос матери, я стал кричать, но они меня не слышали.

Затем сестра услышала: «Вот он». Но никто не решил­ся прыгать в яму на убитых. Затем тетя прыгнула, и, как она потом говорила, чтобы не сойти с ума, она стала раз­говаривать с мертвыми: «Подвинься, дорогой, и ты тоже», пока не сумела освободить меня. Ноги мои были оголены, покрылись льдом, шел дождь и замерзал… Рана была воз­ле ключицы, отцовская фуфайка была мне не по росту и, видимо, спасла меня: фашист не попал, куда целился.

Что меня тревожит. Место, где нас расстреливали, —заброшено. Правда, есть памятник — его поставили по просьбе населения, но он упрятан за забором, во дворе нефтеразведки среди всякого оборудования, и знают о нем только те, кто идет к своим родным, но их становится все меньше и меньше. Будут ли знать и помнить об этом расстреле потомки?»