К этому эпизоду старшая дочь Столыпина добавляет, что отец не подал Родичеву руки и смерил его презрительным взглядом с головы до ног. Может быть, при этом вспомнил о том, что на дуэли в юности был убит его старший брат, или о пятигорской дуэли? Хотя вряд ли. Он знал, что Родичев понимает, что говорит неправду о «столыпинских галстуках», что это клевета в интересах партийной борьбы. Для Столыпина такое двоедушие было нестерпимым.
Но если бесстрастно посмотреть на случившееся, то бросится в глаза безрассудство, с которым Реформатор отнесся к выпаду Родичева. Оно по-человечески объяснимо и выдает его с головой.
История впоследствии проштемпелевала эти «галстуки», занесла их в наши школьные учебники. Точно так же, как и вагоны, созданные специально для удобного переселения крестьян из Европейской России в Сибирь, после, в 20—30-е годы, использовались для перевозки заключенных и тоже были историей соответственно перекрашены в «столыпинские», в тюремные. (А. И. Солженицын, с большим уважением относящийся к Реформатору, упоминает об этом в «Архипелаге ГУЛАГ».)
Итак, в результате бурных заседаний Дума повернула к мирной работе.
Хотя крайне правые (Союз русского народа) и левые смыкались в желании противостоять правительству, думское большинство твердо поддерживало его. Настроение большинства ярко выразилось при выборе комиссии Государственной обороны. Несмотря на предварительную договоренность о пропорциональных выборах, октябристы и правые заблокировали социал-демократов, трудовиков, поляков, кадетов, считая, что им опасно доверять военные тайны. Во главе комиссии встал Гучков.
Не надо думать, что Дума сделалась совсем послушной правительству. Нет, она очень требовательно относилась к своим обязанностям, а при обсуждениях бюджетных вопросов многие ведомства испытывали настоящий страх, ибо Дума могла сократить и штаты, и финансирование. Правда, на просвещение она обратила пристальное внимание, приняв расходы на народные школы в восемь миллионов рублей. (Вспомним отчет француза Эдмона Тэри.)