Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

15 ноября. Рано утром отшвартовались у родного 12-го пирса губы Ягельная. Контрольный выход в море перед боевой службой, обычно длящийся не более десяти суток, превратился в 26-суточную бессмысленную «войну», больше напоминавшую бойню, без победителей, но с начисто загнанным и побежденным экипажем. Вообще выход был уникален во всех отношениях. Его никто не планировал на такой срок, поэтому в первых числах ноября на борту неожиданно закончились хлеб, мясо и еще кое-какие немаловажные продукты питания. Несколько дней мы притворялись итальянцами, поглощая на всех приемах пищи макароны во всех ипостасях, а затем переквалифицировались в кроликов, пережевывая еще несколько дней даже на завтрак квашеную капусту в виде кислых щей и бигоса. Заместитель командира дивизии, неожиданно для себя начавший страдать вместе со всеми, возмутился и на очередном сеансе связи доложил наверх о бедствии. Вследствие чего в полигоны ринулся буксир, с которым на борт прибыл сам командир дивизии контр-адмирал Тимоненко, а с ним 200 килограммов хлеба и примерно столько же мяса. Само собой, прибытие лично Тимоненко подняло энтузиазм экипажа до небывалых высот, и стало понятно, что добром это не кончится. Так оно и вышло. Мы бродили по морям еще одну незапланированную неделю.

Сразу, как только штаб спешно покинул борт, объявили построение, и командир, стараясь изобразить на лице абсолютную солидарность с приказом командования, довел, что сроки выхода корабля в автономку не изменились и что мы, как и было запланировано ранее, уходим 22 ноября, то есть ровно через неделю. И что плюс ко всему прочему, мы прямо сейчас заступаем в боевое дежурство, и что вообще нам надо еще много чего сделать за эту неделю. У всех вытянулись лица. Сразу после отпуска экипаж начал подготовку к «основному мероприятию», в процессе которого наше изнасилование длилось без малого месяца два, с одновременным и нескончаемым боевым дежурством и парочкой трехдневных выходов в море. Но потом командование как будто с катушек съехало, хотя его и можно было понять. Наш корабль был самым «свежим», всего года полтора как из ремонта, экипаж наплаванный, потому и работали мы дивизионным «велосипедом», как прокаженные, то изображая всю дивизию на бесконечных КШУ, то представляя весь стратегический подводный флот на участившихся показухах.

Прямо тут, на пирсе, мы и заступили на боевое дежурство, практически не приходя в сознание после выхода в море. Сразу после этого начался вывод ГЭУ из действия. Лично я уже никуда не торопился, так как моя смена заступала дежурной, и официально дорога домой до завтра была мне заказана. Удивительно, но на выводе никто даже не прикоснулся к шилу. Все были так замотаны и задрючены, что сил и желания не хватило даже на это. Сразу после построения на пульт залетел старпом, уже облаченный в шинель. Он спешил домой. Боевое дежурство у пирса они с командиром делили пополам, сидя на борту через сутки, так как Буба никак не мог сдать зачеты. Поэтому пока мы выводились, старпом спешил посетить дом, чтобы ближе к вечеру вернуться и сменить командира. Старпом коротко довел до меня, что сегодня мы с ним паримся в сауне, и умчался, цепляясь за все полами распахнутой шинели. Защиту левого борта сбросили около часа дня, правого — в начале четвертого. После чего насосы остались работать на расхолаживание, а я выгнал всех с пульта ГЭУ и практически моментально забылся на шконке в тяжелом, почти похмельном сне. Около семи вечера меня разбудил комдив Серега, уже тоже обряженный в шинель и намылившийся домой. Оказалось, что, пока я спал, командир успел провести доклад командиров боевых частей и довести завтрашние планы. Отдыхающей смене не повезло, что в принципе ожидалось. Утром они все прибывали не к обеду, а на подъем флага, после чего у нас начиналась погрузка торпедного боезапаса. Серега ушел, а я, заполнив журналы, сходил на ужин в кают-компанию, вытащил из каюты скомканного от сна старлея Маклакова и, отослав его на пульт контролировать расхолаживание установки, отправился к старпому. Тот, к этому времени вернувшийся из дома, сидел и пил чай, с видимым удовольствием запивая им домашние бутерброды. Как я и предполагал, старпом был намерен, попив чай, зарыться в тряпки до «нолей», а уж потом засесть в сауну на пару часов. Через пять минут я уже имел индульгенцию от старпома на незаконный визит домой при условии возвращения к его подъему.

Дома жена уже знала от соседа, что мы благополучно вернулись еще рано утром, поэтому поздний ужин был в готовности к немедленному разогреву. Свидание с семейством было недолгим, и по большей части, скорее, ритуальным. Пришел, увидел, взаимная радость, ускоренный ужин, проверил дневник сына и сделал внушение. Потом около часа выслушивание новостей, еще полчаса на составление списка того, что надо жене купить, чтобы я ушел в автономку более или менее упакованным, а под завязку дежурный поцелуй — и в обратный путь.