Вводились в штатном режиме, то есть в режиме обучения молодых лейтенантов. Работали не спеша, практически без нарушений технологических инструкций, несмотря на традиционные призывы ГКП ускорить ввод. Около 15.00 установка уже работала в штатном режиме, тревогу сняли, и люксы под разными благовидными предлогами начали покидать борт крейсера, чтобы хоть на час, но сбегать домой. Старпом, которому уже ни при каких обстоятельствах не светило попасть в родные стены, неожиданно проявил принципиальность и начал массированный отлов «беглецов», подняв для выполнения этой задачи всех командиров боевых частей. В общем начался микрооргпериод, с разборками в центральном посту, с построениями боевых частей, раздачей «пряников» и наказанием невиновных на фоне мельтешения по кораблю вездесущих флагманских. Коснулось это и механических сил, по причине самой большой численности и соответственно большего числа провинившихся. Но в принципе на корабле установилась вполне рабочая базовая атмосфера, расцвечиваемая бесконечной погрузкой продовольствия, нескончаемой малой приборкой и беспрерывными разборками в центральном посту. А домой все равно хотелось всем: хоть на пару часов, хоть на час. И никак нельзя было объяснить офицерам и мичманам, почему в мирное время, когда уже успели отменить всякого вероятного противника, когда количество кораблей и самих подводников, еще что-то умеющих и любящих свою службу, неуклонно уменьшалось, — необходимо загонять их, как волков, до пены у рта и нервных спазмов. На дворе чай, не война. И даже не холодная война.
Откровенная перестраховка лаперузов, дрожащих за свои погоны и должности и защищающих себя ценой нашего здоровья и психики, была обидна и непонятна. И, естественно, порождала обратную реакцию.
Как только ближе к ужину «рука бойцов рубить устала», и старпом, прожевав пару котлет, удалился в каюту, начался последний массовый исход экипажа в поселок. Самое удивительное, что на корабле нашлось немало людей, которые за эти дни дома побывали всего пару раз, и теперь, когда было окончательно понятно, что завтра нас в базе уже не будет, они, презрев все, рванули по домам, чтобы лишний раз обнять детей и прижать жен к груди. Приготовление было назначено на пять утра, и старпом заранее приказал в 04.30 построить экипаж на пирсе, для проверки наличия личного состава. Я просто договорился с механиком, что меня на время моей третьей смены подменит командир 10-го отсека старлей Махалов, и ушел домой на пару часов почти официально. Жена меня уже не ждала, и мой приход был неожиданным, пусть и недолгим сюрпризом. За это время кроме всего прочего я успел поменять последний текущий кран в ванной комнате и даже перебрать и вернуть на место забарахливший замок на входной двери в квартиру. А потом я ушел на корабль.
22 ноября. 08.35. «Исполнять приказания турбинных телеграфов». Ракетный подводный крейсер наконец оторвался от пирса, влекомый буксирами, и, пока еще только чуть помогая им своими винтами, начал медленно вытягиваться из губы на просторы Кольского залива. Не было оркестров и цветов, не было широких улыбок и щегольских козыряний, не было отливающих золотом парадных мундиров и кортиков и провожающих семей. Был заснеженный и обледенелый пирс, со стоящими на нем парой одиноких «уазиков». Была швартовная команда в засаленных ватниках, которая ежилась от пронизывающего морозного ветра, дувшего с парящего залива, были отрывистые громкие команды, искажаемые металлом громкоговорителя, и был командир на мостике под обтрепанным Андреевским флагом. А в центральном посту, на пультах и боевых постах сидели усталые, измотанные люди, которые так никак и не могли понять, зачем надо было выжимать из них последние соки и доводить до состояния полнейшего безразличия и даже отвращения по отношению к происходящему вокруг. Они шли в море уже не отдавать свой воинский долг, а по большей части, чтобы отдохнуть от этого сумасшедшего, неприветливого берега, на котором они, кажется, кроме своих семей, уже никому не были нужны.
Мимоходом. Авария, тащ!!!
Помни войну!