20 ноября. Утром построение было коротким и динамичным. Штаб флота должен был прибыть к 10.00, и поэтому, не теряя время, объявили малую приборку. Мимоходом услышал, что и вчера были «потери» в виде нескольких перебравших военнослужащих, но из-за серьезности момента разборки с ними оставили на потом. На проверку флотом пришлось под РБ надеть рубашки с галстуками и пилотки, отчего все сразу стали похожими на «ботаников» из центрального аппарата ВМФ на экскурсии. Проверка в основном касалась ГКП, но пару фруктов все же пошлялись по кораблю, и кое-где даже наделали кучу замечаний. Но все же основной шторм бушевал в центральном посту, хотя и к нам спустился один импозантный каперанг, долго листавший журналы, а потом поинтересовавшийся, кто у нас турбинист. Узнав, что это молодой старлей, он насупился, но когда узнал, что старшиной команды является старший мичман Птушко, жутко обрадовался, заявив, что тот у него тоже был старшиной, когда он был лейтенантом, и умчался в 8-й отсек переговорить с бывшим сослуживцем. На том проверка БЧ-5 штабом флота закончилась, так и не начавшись. А потом реальная жизнь очередной раз вступила в свои права, когда чуть ли не на головы проверяющих через люк 5-бис отсека посыпались консервные банки с сайрой в собственном соку и бумажные мешки с вермишелью первого сорта. То было очередное явление интенданта Косоротова с очередным «КамАЗом», и когда штаб флота покидал корабль, весь пирс уже был завален бумажными упаковками из-под сыпучих продуктов, и усеян просыпавшимся из порванного мешка рисом. Как и ожидалось, проверка штабом флота была если не чисто формальной, то очень к этому близкой, и совсем не стоила того, как мы к ней прихорашивались. Резюме штаба флота было простое и категоричное: ракетный подводный крейсер стратегического назначения «К-…» к выполнению основного мероприятия готов! А потому завтра — ввод ГЭУ в действие! Эту радостную весть мы услышали из уст командира на построении в обед и чуть было не расслабились, полагая по своей советско-детской наивности, что сейчас всех, кроме вахты, отпустят по домам, если не отдохнуть, то уж хотя бы попрощаться по-человечески. Как это всегда было, есть и будет, мы неверно оценивали степень милитаризма нашего командования. Командиром, в более мягкой, но все же категоричной форме, было приказано устранять замечания всех проверок до ужина, а если времени не хватит, то и до утра. Народ молча и обиженно проглотил услышанное и, спустившись вниз, рассредоточился по каютам, позвякивая шильницами и вскрывая банки с позаимствованной с погрузки сайрой. Мне это было уже все равно, так как после выхода из боевого дежурства я снова заступал на вахту по ГЭУ, на которой мы с первым управленцем в обычное время стояли через сутки. После доклада в 18.30 командир все же распустил по домам всех, не стоящих на вахте, а сам, приказав его разбудить только в случае ядерной войны, убыл в каюту, откуда не появлялся до самого утра. Народ до этого времени успел здорово поддать, но, судя по всему, и командир, и старпом, и все остальные начальники принципиально надели розовые очки и пьяненьких не замечали в упор. Через полчаса корабль практически опустел. Вахтенным инженером-механиком заступил мой друг, капитан 3 ранга Витька Голубанов, бывший управленец, а ныне комдив три. Сам свинтить с корабля даже на час он не мог, а вот прикрыть меня на несколько часов был способен без лишних хлопот. Самому ему светило попасть домой только назавтра ночью, и дай бог, на пару часов, поэтому он понимающе выпихнул меня даже раньше намеченного мной срока, правда, в обмен на то, что я принесу закусочки и мы посидим, так сказать, на посошок, перед расставанием с базой. Дома я уже по-настоящему попрощался с женой и сыном, опрокинул пару рюмок для порядка, и, загрузив напоследок портфель всем, что позабыл, уже в 00.30 был на борту корабля.
21 ноября. Посидели мы с Витькой знатно, правда, несколько переборщив с градусностью разбавленного шила, отчего проснулись оба за несколько минут до подъема флага, едва успев выскочить на построение. Старпом покосился на наши «заспанные» лица, но промолчал, ибо и без нас хватало влетевших и опоздавших. Офицеры и мичманы прощались с любимыми, семьями и берегом широко и серьезно, стараясь взять от жизни все, что не успели раньше, за те скупые часы, которые флот со скрипом и нехотя им подарил. Комендантская служба кроме пары-тройки наших мичманов, опрометчиво отправившихся домой в канадках, задержала еще и двух матросов возле магазина, да и в самом строю наблюдались товарищи, стоявшие среди сослуживцев явно на честном слове. По правде говоря, самым бодрым выглядел только командир, выспавшийся и посвежевший. На удивление, никакого громогласного бичевания провинившихся не произошло, и командир довольно миролюбиво и даже несколько умиротворенно поручил всем начальникам разобраться с «залетчиками», приказал старпому послать кого-нибудь из старших офицеров из числа люксов в комендатуру за задержанными. А затем объявили ввод ГЭУ в действие.