— Присмотрел пару вариантов, — отвечаю уклончиво, — в «Советском фото» пишут…
— На заборе тоже много чего пишут, — обрывает он меня совершенно непочтительно, по отношению к прессе, — есть, на чём адрес черкнуть?
Предусмотрительный Женька извлекает блокнот.
— Индустриальная 7, квартира двадцать три. Афанасий Сергеевич Орлович, — диктует обкомовский работник, — зайди обязательно, вам найдётся о чём поговорить. Не стесняйся, я его предупрежу.
— Спасибо! — говорю искренне.
Непонятно, с чего этот незнакомый человек взялся мне помогать, но отказывается от таких «роялей в кустах» я не намерен.
— Катюша, — переключается он, — напомни папеньке, что мы в субботу ждём вас к себе на чай. Умоляю, не опаздывайте! Светлана Сергеевна задумала какой-то невероятный пирог. Если он остынет, я нам всем не завидую.
— Катюша… — говорю, когда спина нежданного благодетеля скрывается за поворотом.
— Убью, — Кэт хмуро показывает мне маленький кулачок, — так что там про клофелин?
— Ирина… белые волосы… красная «Лада»…
— Ах ты гандон! — отвешивает Джону такого леща, что у него повязка слетает с головы. — Ты обещал! Говорил, что с этой шалавой больше не общаешься! Что она в Краснодар уехала… Говнюк!
— Кэт! — трагически заламывает руки Джон, — он всё врёт!
— Ага, и суку твою белобрысую сам выдумал!
Кажется, дело тут не в защите моего честного имени, а в банальном любовном треугольнике. Попавший между молотом и наковальней Джон терпит оплеухи и оскорбления с щенячьими глазами.
— Они меня просто ограбить хотели, — вставляю, когда Кэт устаёт лупить своего бойфренда. — Ничего личного.
— Иди нахер, — резюмирует, Кэт.
Джон стоит как оплёванный, но не уходит. Изгнание из стаи для него равнозначно потере дохода. Есть такие люди, и как раз их безошибочно притягивает фарца, барыжничество и прочие бизнесы. Они способны пережить унижение, разлуку с любимой… Но убытки — никогда.
— Кэт, ну пожалуйста! — складывает он лапки на груди, — сбесил он меня сильно, вот я его Ирине и сдал. А дальше она сама всё! Я не при делах!
Сказать, что у Джона есть собственные ключи от квартиры клофелинщицы, мне мешает какая-то дурацкая мужская солидарность.
— Сам тогда с Аликом разбирайся, — мягкое женское сердце даёт слабину.
— Я компенсирую, — Джон обращается ко мне, — скажи, чего ты хочешь?
— Штаны, — говорю, — снимай.
Тут на меня пялятся все. Мужское население просто охреневает, а Кэт, как девушка прогрессивная, кажется, подозревает что-то совсем нехорошее.
— Что замер, — повторяю, — Ты спросил «чего хочу»? Джинсы хочу.
Джон трясущимися пальцами расстёгивает «болты» на Левисах. Джинсы у него зачётные. К стандартным клёшам в бока вшиты малиновые клинья. По самому низу, чтобы не тёрлись об асфальт, штанины проклёпаны согнутыми монетками. Каждый шаг издаёт мелодичный звон, намекающий на близость цыганского табора.
Кэт снова не выдерживает.
— Пойдём, я тебе вместо этих, новые дам.
— Думаешь, я их собираюсь носить? — отвечаю, — да они мне на три размера больше!
— А зачем тогда?!
— Спалю нахрен, — говорю, — оболью бензином и сожгу. Чтоб неповадно было.
Брюнетка в ужасе. Как любой торгаш, она понимает цену денег. Пустить на распыл три месячных зарплаты инженера для неё — жуткое кощунство.
— Так возьми новые и носи!
— Тогда двое, — предлагаю, — мне и Женьку. Найдутся по размеру?
— Кэт, спасибо… — подаёт голос Джон.
— Заткнись! — рычит она, — до копейки мне отработаешь, козлина!
Почему джинсы стали самой популярной одеждой в мире? Какой псих додумался шить их из жёсткой как дерево парусины? Зачем штаны, единственное достоинство которых в том, что можно ползать на карачках по камням, не протирая коленки, носят айтишники и модели, музыканты и домохозяйки, студенты и миллиардеры?
В них жарко летом и они накаляются от холода зимой. Они не пропускают воздух, под ними чешется кожа, они сдавливают бёдра и дико трут между ног.
— Алик, а что круче: «Ливайсы» или «Ли»? — переживает Женёк.
Ему как раз достались «Ли», ещё и на молнии, а не на «болтах». Ассортимент, хранящийся у Кэт, был ограничен. Я и так ломал голову, как произвести впечатление на капризную заказчицу свадьбы, и тут такое везение.
Американские штаны стоили по 200 рубчиков за пару. Джон кряхтел, краснел, но кивал. Не знаю, как он будет отрабатывать свои долги перед Кэт — фарцовкой или каким другим способом. Меня это волновало меньше всего.
Мои на мне еле сошлись и нещадно жали. Я понадеялся на свойство денима растягиваться и терпел. Зато заметно окрепшая за последний месяц фигура выглядела как на буржуйском плакате. Кэт чуть не мурлыкала рядом, то и дело стараясь задеть то рукой, то коленом. Джон при этом кряхтел ещё больше.
Изрядно сэкономив я решил потратиться. Купил две рубахи с огромными остроконечными воротниками. Себе взял простую, без рисунка из тёмно-синего сатина, а Женёк запал на огненно-рыжую в «огурцах».
— Шузы надо, — критически оглядела нас Кэт, — на платформе.
— А кросы сможешь? Адики?
— Дорого выйдет, — задумалась она, — а так — все смогу.
— Ничего, к тому времени Джон снова накосорезит.
Посмеялся даже Джон, правда невесело.