— Я же тебе говорил, — объясняю, — с Молчановым всё оговорено. И без этой несчастной «корки» мне работать по специальности не дадут.
Женька собирается со мной поспорить. Но потом вспоминает про таинственную «ушибленность током», которая в своё время и сделала меня фотографом.
— А вот ты, если бы в Белоколодецк поступил, — говорю, — мог бы со своей Юлькой хоть каждый день видеться.
— Не трави душу, — вздыхает Женька.
— А чего? — я нащупываю в его тоне слабину. — Смотри, тебе уже максимум через месяц поступать придётся. И всё. Пишите письма мелким почерком. Только у тебя средства появились, девушка…
Я не стесняюсь использовать самые подлые манипуляции для того, чтобы сбить Женьку с пути, которым ведёт его мечта и в конечном итоге приведёт на Афганскую войну, откуда он вернётся, потеряв ногу.
А так как в этом мире всё происходит не совсем так, как в том, откуда я попал, то хрен его знает, вернётся ли вообще.
Есть у меня и собственный меркантильный интерес во всём этом. Без помощника мне на свадьбах не обойтись. Да и вообще любое постановочное фото требует, как минимум, двух человек. Поэтому терять Женьку на неопределённый промежуток времени мне совершенно не хочется.
Если в прошлой жизни я всегда был одиночкой, то здесь у меня есть друг, и это дорогого стоит.
— Ну и куда я пойду? — вздыхает Женька, явно испытывая нешуточную внутреннюю борьбу.
— Да в ту же торговлю, — говорю, — или в кулинарный. А почему нет? Пускай не так героически. Зато это те дела, которые тебе действительно нравятся, а не то, что ты в книжке прочитал или по телевизору увидел.
Возвращаемся домой мы уже по темноте. Я еду медленно и осторожно. Фара мопеда выхватывает вымытые на просёлке дождями ямы, которые в её свете кажутся глубокими, словно лунные кратеры.
Надо бы встретиться с владельцем мопеда и либо проставиться ему за время пользования, либо договориться о том, чтобы выкупить железного коня. Я даже не представляю, что бы я делал без него.
Всё-таки свой транспорт — вещь необходимая. Покупка автомобиля, даже какого-нибудь старого и поддержанного, пока совершенно недостижима. В это время машины своей смертью не умирают, их передают по наследству из поколения в поколение, а особо возрастные особи подолгу реанимируют перед каждой поездкой в гараже, проводя там сутки напролёт, как в своего рода мужском клубе.
Так что пока не только автомобиль, но и даже приличный мотоцикл я себе позволить не могу. Мопед — другое дело. Бензин он не ест, а словно нюхает, чинится на коленке, при этом экономя кучу времени и сил.
Я прощаюсь с Жендосом, договорившись о том, что завтра он поможет мне со съёмками.
— Ну, Алик, — крутит он головой недоверчиво, — неужто ты, редакторшу всё-таки уболтал?
— Смотри, не брякни ей чего-нибудь завтра, — показываю ему кулак. — Она — дама впечатлительная, надумает себе чего-нибудь и запорет нам всю съёмку.
— Я — могила, — Женёк делает жест, застёгивая губы на замок и выбрасывая ключ. — Да и, в конце концов, мы же с тобой профессионалы, — пыжится он.
— Вот-вот, — хлопаю его по плечу, — не забывай об этом. Дело фотографа не только на кнопку нажимать, но и с людьми работать.
На следующее утро я, бросая камушки в окошко, выкуриваю из дома заспанного Жендоса.
— Зачем в такую рань-то? — интересуется он.
— Солнце правильное, — коротко поясняю я.
— А, ну тогда, конечно.
Он давит в себе глубокий зевок, глядя на розовый солнечный диск, поднявшийся над горизонтом, с плохо скрываемой ненавистью.
— А куда мы идём-то?
— Уже почти пришли, — говорю. — Марину Подосинкину мы встречаем.
Няша-редакторша уже меряет шагами асфальтовую площадку для торжественных линеек прямо возле здания нашей школы и поглядывает на крохотные наручные часики.
Одета она в точности, как вчера: спортивные шортики, маечку-олимпийку с небольшим воротничком и лёгкие теннисные туфли. Светлые кудри подхвачены синей лентой.
— Привет, ребята! — бодро заявляет она.
Женька при виде неё впадает в ступор.
— Привет, — говорю я. — Ты ведь знакома с Женей Ковалёвым? Это мой одноклассник и лучший друг. Мы с ним хлам в нашей редакционной фотолаборатории разгребали, помнишь?
— Хмм… — выдавливает из себя Женька, явно потерявший дар речи.
— Кажется, знакомы, — кивает Подосинкина. — Я — Марина.
— К-хм… — также краснея, повторяет он.
— Ну, что, пошли? — спрашивает она меня.
— Пойдём, — соглашаюсь. — Чего тянуть-то?
Глава 25
— Ветров! — Подосинкина от возмущения даже ножкой топает. — Ты кем меня вообще считаешь?! Я серьёзный человек, главный редактор, между прочим! С какой радости я тебе буду тут на скакалке прыгать? Я даже забыла, как это делается!
— Марина, ты в курсе, что пишут прогрессивные советские психологи? — говорю, — в каждом человеке есть внутренний ребёнок! Подавлять его опасно, портится цвет лица и появляются ранние морщины.
Марина сердится, но к аргументу прислушивается. Любая девушка боится ранних морщин, даже если она комсомолка.
— Ты где такое слышал? — таращит глаза Женька совершенно невовремя.
— В журнале прочитал.