Стопа бога

– Оставишь мне на память? – Салли показал Максиму фотографию, на которой он, ещё молодой, стоит с такими же молодыми Шустовыми под баньяном в Ауровиле. – Не против? Вот и хорошо.

Максим молча смотрел на Салли. Не отводил взгляда. Ничем не выдал удивления, когда узнал, что администратор – тот самый Сальников, на встречу с которым он отчасти рассчитывал. Какова ирония! Не зажмурился, когда Салли замахнулся на него открытой ладонью, не издал ни звука, когда Салли его ударил. Терпел. Не утратил надежду. Напрасно. Смирившись со своим положением, он бы в итоге страдал значительно меньше.

Когда Салли выхватил нож, Шахбан предостерегающе шагнул вперёд.

– Знаешь, что это?!

Дальше была предсказуемая сцена с ножом. Салли давно её заготовил. Вначале рассказал, какой это замечательный нож – порошковая сталь, кожаная наборная рукоять. Потом плашмя коснулся лезвием своей щеки и прошептал, что в своё время сполна оценил его остроту. Пообещал, что полностью, во всех деталях воспроизведёт безобразный узор своих шрамов на лице самого Максима:

– А потом и на лице твоего папочки, если он не сдох, конечно.

Салли говорил правду. Тогда, семь лет назад, во время допроса Шахбан исполосовал его лицо именно этим ножом. Потом терзал им жену и дочь Сальникова. Илья Абрамович там был, всё видел и мог это подтвердить. А когда они предложили Сальникову устроить в Ауровиле засаду, тот назвал лишь одно условие. Нет, он не просил гарантий, не просил денег. Он потребовал отдать ему нож Шахбана. И теперь Илья Абрамович наконец понял зачем.

Баникантха, такой рахитичный и червеподобный в сравнении с благородно-статным Сатунтаром, наслаждаясь, следил за происходящим. Изредка протискивал в рот скрученный лист бетеля и принимался его жевать, пуская по зубам бордовые разводы от завёрнутых в лист семян бетелевой пальмы. Индиец знал: ему что-нибудь перепадёт. В отличие от Салли, умел ждать. Илья Абрамович усмехнулся, представив, какая тут, в подвале, начнётся сутолока, когда они с Шахбаном уйдут, и с какой жадностью индиец и Салли будут делить добычу. Главное, чтобы не передрались. Они ещё были нужны Илье Абрамовичу.

Салли, истощив запас чудесных воспоминаний, опять ударил Максима по лицу. Ненадолго растерялся, не знал, что ещё сделать из того, что ему сейчас было дозволено. Примерился, чтобы ножом разрезать Максиму футболку, но быстро одумался. Потом радостно, чуть ли не взвизгнув, подбежал к лежавшим на полу Шмелёвым. Присмирев, исподлобья посмотрел на суровую глыбу Шахбана и, всем видом показывая, что не сделает ничего предосудительного, наступил Анне на руку.

Анна дёрнулась, застонала через плотный кляп, а Сальников, хихикнув, повернулся к Максиму и с ликованием отметил, что с его потемневшего лица разом сошла непроницаемость. Мальчишка не умел держать себя в руках. Слишком легко и дёшево выдавал свои слабости. Илья Абрамович с разочарованием отметил, как у того начали дрожать ноги. Максим ещё стоял на них, не повис на заломленных руках, не начал хлюпать и умолять о снисхождении, однако было очевидно, что долго он не продержится. Стоило доставить его подружке лёгкое неудобство, как вся спесь разом растворилась, оставив после себя глупое выражение растерянности, страха и бессмысленной ненависти к тем, кто сейчас над ними издевался.

– Ты весь такой гордый, непоколебимый, – игриво шептал Сальников, не сводя с Максима глаз, а сам продолжал каблуком ботинка вдавливать предплечье девушки в бетонный пол. – Но сколько стоит твоя гордость? Как быстро из-под неё вылезет твоя гниль? Думаешь, ты лучше других? А? Отвечай!

Максим молчал. На его лице рваными пятнами выделялись следы недавних пощёчин.

– Говорят, Погосян оказался крепким. Жаль, я этого не видел. Этот старый павлин мне никогда не нравился. Ты ведь его знал? Точно, знал. Ну так представь, каково ему было, когда с него срезали кожу. А? И он терпел. Только, говорят, умер слишком быстро. Но не беспокойся, – Сальников, скривившись от удовольствия, сильнее надавил на предплечье Анны, отчего девушка застонала ещё громче, – с тобой я буду осторожен. Не дам тебе умереть.

Дмитрий лежал неподвижно. Закрыв глаза, отвернулся от сестры. Не хотел видеть её страданий. Напрасно. Такие сцены воспитывают. Всегда нужно смотреть в глаза подступающему ужасу. Умрёшь – и тебе будет всё равно. А выживешь – точно станешь сильнее.

– Посмотрим, – в голосе Сальникова всё глубже звучало безумие, – может, вас отпустят. Живыми. Вот только кто захочет жить после такого? – Сальников наклонился и, не убирая ноги, вцепился пальцами Анне в волосы. Анна закричала, но сквозь кляп просочилось лишь жалкое мычание.

Илья Абрамович с негодованием отметил на столе несколько капель соуса. Должно быть, отвлёкся на Сальникова и не заметил, как они сорвались с ложки. Подозвал Баникантху, чтобы тот убрал пустую тарелку и протёр стол.

– Хватит!

Услышав этот властный голос, все замерли.