Стопа бога

Глава четырнадцатая. По следам паломников

Когда царь Рама, седьмое воплощение бога Вишну, задумал перебраться на остров Ланка, ему и его армии обезьян пришлось спуститься к южному берегу Индостана. Там он медитировал три дня, после чего приказал воде затвердеть. Бог моря не ответил царю. Тогда Рама, разъярившись, вонзил в воду свои копья, и всё живое в ней погибло. Ужаснувшись, бог моря предстал перед Рамой и объяснил ему, что не властен над законами природы: «Единственное, что я могу сделать, это помочь твоим солдатам построить дамбу». Рама приказал обезьянам собрать на берегу самые крупные камни и брёвна. Бог моря возвёл из них дамбу, по которой войско Рамы перебралось на Ланку – и принесло его жителям смерть и страдания.

Максим прочитал эту историю в бортовом глянцевом журнале. Им с Аней и Димой, к счастью, не пришлось медитировать, бросаться копьями и выстраивать монументальные дамбы. Достаточно было купить билет на самолёт и без тревог за полтора часа добраться до крохотного городка Негомбо. Заплатив в аэропорту две тысячи ланкийских рупий за такси, они провели в дороге ещё полтора часа и наконец оказались в Коломбо, ланкийской столице.

Аня, несмотря на боль в руке, взяла на себя дорожные заботы. Ещё в Ченнаи уговорила всех выбросить пропахшие канализацией вещи, помыться в туалетной комнате, а затем переодеться в новую одежду, которую сама же выбрала в одном из магазинов аэропорта. Максима возможное появление Сатунтара и других людей Скоробогатова беспокоило значительно больше неприятного запаха, однако он признал, что чистые джинсы и футболки помогут им не привлекать внимания.

В Коломбо Аня сама подыскала гостевой дом в посольском квартале. Сторговалась с хозяйкой на пять тысяч ланкийских рупий за одну комнату с тремя кроватями и уговорила её не вносить в гостевую книгу их настоящие имена – подумала, что такая предосторожность не помешает. И прежде чем Максим с Димой успели осмотреться в доме, Аня расспросила хозяйку о наиболее интересных местах в городе, после чего показала ей на телефоне фотографию из тайника в Ауровиле. Ничего не добилась, однако своим деятельным настроем взбодрила остальных.

Позавтракав, отправились в поликлинику. Рентген выявил у Ани поперечные переломы со смещением. Были повреждены сухожилия и кровеносные сосуды мизинца. Безымянному пальцу досталось чуть меньше. Кроме того, хирург посетовал на неудачную шину из прямой деревянной планки: был риск укоротить сухожилие, а значит, лишить мизинец прежней подвижности.

Из поликлиники Аня вышла с гипсом на левой руке, на две трети скрывавшим её предплечье, и обещанием полного восстановления пальцев через пять-шесть недель. Кажется, это обещание больше успокоило Диму с Максимом, чем саму Аню, которая и без того ничем не выдавала беспокойства.

Убедившись, что Аня обходится без обезболивающих, увидев, как она покрывает гипс чернильными узорами – такими же витиеватыми, как и те, что украшали дом Зои, – Дима наконец ожил. Перед сном даже вспомнил любимого Конрада Лоренца:

– У сильно вооружённых видов эволюция выработала инстинктивный запрет применять всю свою силу во внутривидовых стычках. Понимаешь?

– Понимаю. – Максиму было не до Лоренца, однако он чувствовал, что должен помочь Диме, поддержав разговор.

– Иначе они бы просто перебили друг друга. Можешь назвать это моралью. Чем сильнее животное, тем крепче у него мораль. Особенно когда побеждённый сородич сдаётся, показывает покорность и не отвечает агрессией.

– Ты это к чему?

– К тому, что у слабых видов такой врождённой морали никогда не было. Зачем? Если у тебя нет мощных когтей, клыков и… вообще ты больше жуёшь траву на лугах, то тебе и сдерживаться ни к чему. Так вот люди-то всегда были слабыми. Мы никогда не относились к сильно вооружённым видам. А потом произошёл скачок. За какую-то тысячу лет мы рванули от мечей и луков к ядерным и водородным бомбам.

– Какую-то тысячу лет?

– Ну, для эволюции это немного. В итоге мы стали самым вооружённым видом на Земле. А мораль осталась на прежнем уровне. Инстинктивный запрет убивать себе подобных у нас просто не успел выработаться. Весело, правда?

Максим не нашёл, что сказать в ответ. Только с сожалением посмотрел на Аню. Понимал, почему Дима вдруг взялся объяснить или даже оправдать человеческую жестокость.

Ночью Дима ворочался, стонал, несколько раз будил Максима сдавленным криком. Его мучали кошмары. Должно быть, он вновь и вновь возвращался в подвал с обезумевшим Сальниковым и распростёртой на столе Аней. И всё же, когда за завтраком Максим спросил: «Что тебе снилось, Митрофанушка?», Дима с вялой усмешкой ответил: «Гадость всякая. То вы, маменька, то вы, папенька», – и это было верным признаком скорого выздоровления. Дима теперь все силы отдавал загадке, оставленной Шустовым-старшим.