Стопа бога

«Дал дважды». Максим вновь и вновь повторял эти слова, поначалу стараясь разобрать в их звучании какое-то иное значение. Это вполне могло быть «Дай. Жажда». Или «Дай вáджру». Ваджра – один из символов буддизма, и в этом был определённый смысл, но Максим всё равно…

– Стой! – крикнул он рикше до того резко, что тот в испуге дёрнулся и едва не съехал на обочину.

Максим понял. На мгновение поверил, что Джерри произнёс последние слова осмысленно – лишь слабость не позволила ему высказаться более точно, – и сразу догадался, о чём речь. Монах в самом деле кое-что дал ему дважды. И оба раза Максим его оттолкнул.

– Езжай назад, к озеру!

Не смог объяснить, куда именно свернуть. Пришлось показывать на ходу. А когда они остановились у рощицы на самом берегу, Максим выскочил наружу и заторопился к дереву, под которым они с монахом вчера говорили о Шустове-старшем. По словам Джерри, тут любили фотографироваться молодожёны. Особенно им нравилось, когда в кадр попадали здешние попрошайки – пеликаны.

Максим почти сразу нашёл записку. Сложенная в несколько раз синяя бумажка. Точно такую монах пытался передать ему на пике Адама. «Дал дважды». Записка лежала под деревом. Втоптанная в землю, но уцелевшая. Среди прочего мусора она никого не заинтересовала.

Опустившись перед ней на колени, Максим замер. Медлил. По-прежнему плакал. Или это только ветер холодил следы от уже высохших слёз?

А ведь в квартире вполне могли оказаться и Шахбан, и Баникантха. Тогда ему бы не удалось уйти. Он мог столкнуться с ними на улице. Спускаясь с крыльца, угодить прямиком к ним в руки. Как он вообще спустился и почему совершенно не помнил этого мгновения? Разве так бывает?

Следовало вызвать полицию. Хотя это наверняка уже сделали другие. Видели, как белокожий парень лезет в окно в одной одежде, а возвращается в другой, к тому же окровавленный. Быть может, кто-то даже пытался его остановить? Вряд ли. Такое Максим точно запомнил бы.

Так и не подняв записку, огляделся. Рикша уехал. Даже не спросил плату. Был слишком напуган. Нехорошо. Внешний вид Максима по-прежнему привлекал внимание.

Заставил себя встать. Распугав пеликанов – они неуклюжей походкой заторопились в сторону, – спустился к воде. Достал из рюкзака футболку и, смочив её, старательно обтёр лицо и руки. Только сейчас заметил, что средний палец кровоточит. Ноготь на нём был сорван до половины. Так и не понял, где и как успел его ободрать.

Приведя себя в порядок, вернулся к синей бумажке. Теперь решительно поднял её. Отряхнул земляную крошку. Раскрыл. Долго стоял, всматриваясь в неровный и уже знакомый почерк монаха. Подумал, что, прочти он это раньше, ещё в горах, всё могло сложиться иначе.

Полтретьего. До поезда – полчаса. Нужно было поймать такси. По меньшей мере, теперь, получив записку, Максим точно знал, что делать.

Глава двадцатая. Предательство

До Коломбо ехали на «десятке», вторым классом. Первого класса в этом поезде не было. Вагон бросало из стороны в сторону. Иногда деревянное сидение трясло так, будто они ехали в автобусе по гравийной дороге. Дима и не знал, что в поезде может укачивать.

Когда ему стало дурно, он решил пройтись до тамбура. Сделать это было непросто. Пришлось твёрже ставить трость, а свободной рукой цепляться за спинки сейчас полупустых лавок. В тамбуре никого не оказалось. Неудивительно. Грохот тут стоял оглушительный. Всё вокруг дребезжало. Били колёса. Переходная площадка между вагонами ходила ходуном, скреблась стальными пластинами.

В вагон Дима так и не вернулся. Остался у открытых наружных дверей. Потом спустился на подножку, вцепился в поручень и сидел, глядя, как перед ним скользят пёстрые пряные пейзажи. Оцепенев, следил за дальними отрогами, за зелёными вершинами покатых и заострённых гор. Джунгли на острове лежали густые, насыщенные – их бы хватило, чтобы покрыть зеленью сразу несколько пустынных стран. Шри-Ланка казалась манговым нектаром. Дима представлял, как её, разбавив водой, разливают по раскалённым африканским пескам, по ледяным долинам Арктики. В этой фантазии было что-то чарующе жертвенное, по-своему вдохновляющее.

Мимо проскальзывали многоцветные пышные поля, вспаханные и дикие, белые ступы, деревушки из соломенных хижин и отдельные коттеджи со стеклянными стенами, с высокими, под два метра, статуями Будды. Будда здесь вообще встречался часто. Сидячий, стоячий, всё такой же яркий, броский. В окружении цветущих деревьев он смотрелся на удивление гармонично.

Диму знобило. Озноб не проходил с той минуты, как на вокзале в Канди появился Максим. Весь бледный, с запавшими глазами, одетый во что-то несуразное, с тёмным от крови пластырем на пальце. Макс даже не посмотрел на Диму. Говорил только с Аней. И Дима догадывался почему. Не знал, как поступить. Слишком ослаб после болезни. Слишком устал от круговерти собственных мыслей и сомнений.

«Твоя преданность – всего-навсего трусость. Ты бы ни одной секунды здесь не остался, если бы тебе было куда пойти».