Стопы благовестника

— Что им нужно? Кого они ищут? — всполошились все.

— Это грабители! — звонко разнеслось по вагону.

— Золото и червонцы, — схватил Павлова за плечи здоровенный детина. — Гони быстрее, старик.

Василий Гурьевич вытащил из кармана два последних червонца и протянул их налетчику.

— Вот, берите, у меня нет больше. Я баптистский проповедник, — сказал он.

Парень выхватил червонцы, нахальным жестом толкнул Павлова в грудь и перекинулся в соседнее купе. Грабеж продолжался около часа. Обчистив пассажиров, бандиты скрылись в темноте. Поезд с надрывом лязгнул и стал набирать скорость. Какое-то время в вагоне царило молчание. Все пребывали в тяжелом оцепенении, а потом расслабились и стали шумно обсуждать случившееся.
Василий Гурьевич безмолвствовал. Белоусов заметил, как лицо его попутчика сильно переменилось, оно было бледным и страдальческим.

— Что с тобою, брат?

— Сердце… Болит… Мочи нет, — еле выговорил Павлов, склонив седую голову и прижимая руку к груди.

С бакинского вокзала Василий Гурьевич кое-как с помощью Белоусова, делая частые передышки, добрел до квартиры. Немощь разливалась по всему телу, он даже не находил сил, чтобы подняться с постели. Проходили дни, недели, настал четвертый месяц, а состояние больного не улучшалось. Врачи делали все возможное, церкви молились об исцелении проповедника, а Василий Гурьевич вверял свою судьбу в руки Божьи. Неподвижность угнетала его, он тосковал о труде.

— Господи, — с плачем молился Василий Гурьевич. — Почему Ты держишь меня в таком положении? Если я Тебе еще нужен на земле, то исцели меня, если же Ты решил отозвать меня, то прими мой дух и избавь от страданий, Ты же видишь, что я не могу больше терпеть…

Друзья и близкие, глядя на его измученное лицо, молились и плакали вместе с ним.
Когда приступы болезни немного отступали, Василий Гурьевич оживлялся, расспрашивал друзей о духовных нуждах, вникая во все тонкости и детали церковной жизни, строил планы будущей работы.

— Я хотел бы еще потрудиться для Господа в Азербайджане, в Армении, в Грузии, на моей родине, но пути Божии выше путей моих. Разрешиться и быть со Христом — несомненно лучше. Когда земной наш дом, эта временная хижина разрушается, мы ожидаем от Бога обители вечные, неразрушимые, — говорил Павлов и глаза его сияли неземной радостью.

Павел Васильевич получил в Москве от отца телеграмму: "Здоровье мое плохо, поспеши увидеться. Павлов".
Десятого апреля у. постели больного стоял сын Павел и внук Василий.

— Дети мои, служите Господу, не забывайте Его, — шептал Василий Гурьевич. — Схороните меня в Тифлисе, рядом с отцом моим Гурием…