Сторно

– А-а! – алкаш грозно выпятил челюсть, – начальничек заявился. Тьфу. А я думал, что ты уж и когти урвал. Тьфу. Всю жись мою испаскудили, суки. Тьфу. На хрена мне железный организьм. Падла. Ты тварь и все остальные здесь твари. Теперь мы все отродья. Тьфу. Бабу хочу. Дед давай выжрем… Тьфу, – все плевки висели у него на губе и подбородке, и вместе с пьяным оскалом делали физиономию отвратительной. Вот ведь какое обидное свинство. Руки так и чесались отметелить говнюка до полусмерти. Но сдержался, поскольку сейчас это бестолку.

– Взвод. Смирно. Завтра нам предстоит тяжёлый и, возможно, решающий бой, от которого будут зависеть судьбы и жизни сотен тысяч людей, и бойцов Красной Армии, и мирных жителей, наших матерей, жён, детей. До сих пор я во всём доверял вам. Однако не зря говорят, когда львы добреют, шакалы наглеют. И вот этот тоже обнаглел. Он плюнул не только на себя, но и в лицо всем бойцам роты. Когда завтра вы будете драться с врагом, это чучело огородное будет мечтать похмелиться какой-нибудь косорыловкой. Я хочу, чтобы вы запомнили мурло этого паскудного ничтожества. Вольно. Разойдись. Андрей, переоденьте его в обычную форму без петлиц, ремня и сапог, свяжите и положите в сенях. Сейчас лето, не замёрзнет.

В здании сельсовета вовсю хозяйничал Сашка. Он уже разобрал трофеи прошлые и нынешние и теперь повзводно наделял бойцов немецкими автоматами MP-38, раздавая к ним по три подсумка с магазинами и патроны россыпью. Ещё днём мы решили, что СВТ останется нашим основным личным оружием дальнего боя, а для ближнего боя лучше использовать скорострельный немецкий автомат. Тем более что теперь их было в избытке. Многие бойцы поменяли убойные, но ненадёжные ТТ на «парабеллумы». Кроме этого мы решили увеличить число трофейных пулемётов до шести на взвод и двадцати на роту, и более не довооружаться, поскольку избыток стрелкового оружия и боеприпасов серьёзно перегружал бойцов и по весу, и по возможностям. С другой стороны, теперь и трофейных грузовиков имелось в избытке. Так или иначе, два десятка пулемётов и сотня автоматов помимо винтовок и крупных стволов должны были обеспечить вполне приличную плотность огня.

Разобравшись с имуществом и оружием, я вернул лошадей и повозки в Ружаны. Подобрав поводья, в повозки сели наш хромой повар и контуженный боец Сорокин. С грустью и тревогой я отправлял их в тыл. В бою толку от них было мало, мужикам требовалось серьёзное лечение. Щёлкнули вожжи, уставшие лошадки лениво потащились по дороге и через пару минут скрылись за поворотом.

Уже начало смеркаться, когда Курянин принёс ответную шифрограмму от командарма: «Командиру ОРСН. Начало третьего этапа операции 3 июля 9-00. Командование 30 дивизии получило указания. Ваши полномочия подтверждены. Боеприпасами и поддержкой обеспечим. Благодарю за службу. Командарм 10».

В эту ночь я нормально выспался, и внутренний будильник поднял меня затемно. Толи сон помог, толи здравый смысл включился, но тем утром у меня помер червячок сомнения. Серые предрассветные сумерки ещё парили туманной дымкой, когда рота начала погрузку имущества, оружия и боеприпасов. В 5-30 рядом с готовой к движению колонной я построил роту и приказал вывести Мартынова.

Перед посуровевшими, экипированными по-боевому бойцами стоял помятый, опухший, трясущийся босяк.

– Товарищи. Вы вчера видели этого героя, и, если мне не изменяет память, он страшно грозил, плевал на всех и называл нас тварями. Теперь вам решать, что с ним делать. А ты, человек, смотри. Перед тобой настоящие воины, которые через несколько часов встанут грудью на пути жестокого врага, защищая страну и наши семьи. В строю лучшие из лучших бойцов и достойные люди, которых ты вчера с лёгкостью необыкновенной назвал отродьями. Говори. У тебя ровно минута. Нам некогда заниматься всякими калдырями вроде тебя.

– Братцы, – Мартынов упал на колени и замотал склонённой головой, – братцы, простите меня, или убейте. Мне всё одно после такой срамоты нет жизни. Будь я трижды проклят, мерзкий пропойца. Стыдно-то как, – и он заплакал.

– Простите его, товарищ командир.

– Речь не обо мне. Он опорочил роту. Решайте. Ну!

– Простить. Простить, – раздалось со всех сторон.

– Отдайте ему ремень, сапоги и винтовку. А камуфляж пусть заслужит. Будешь сегодня в первых рядах и в бою смоешь позор. Рота! По машинам!

Изрядно разбитый во время боя асфальт потянулся дальше, а нужный нам съезд на большак отвернул вправо и нырнул в лес. Эта старинная двухрядная грунтовка без поворотов и колдобин тянулась, как струна, сквозь пущу и через двенадцать километров уткнулась в Брестское шоссе.