Сторона Германтов

В те времена ее принимали в очень немногих домах. Иногда она посещала блестящих дам, таких как герцогиня Германтская, но, в общем, среди аристократических семейств она водилась только с самыми захудалыми их ответвлениями, с теми, с кем Германты больше не знались. В надежде прослыть вполне светской дамой она называла громкие имена своих друзей, но все это были люди, которых мало кто принимал. А герцог Германтский, полагая, что речь идет о тех, кто часто у них обедает, радостно оживлялся, обретая твердую почву под ногами, и испускал клич, служивший паролем: «Да ведь это кузен Орианы! Я знаю его как свои пять пальцев. Он живет на улице Вано. Его мать урожденная д’Юзес».

Супруге посла приходилось признаваться, что ее пример взят из мира зверей более мелкой породы. Она пыталась связать своих друзей с друзьями герцога Германтского при помощи обходного маневра: «Я прекрасно понимаю, кого вы имеете в виду. Нет, это не те, это их кузены». Но эта уловка бедной посольши не спасала положения. Герцог Германтский тут же разочарованно замечал: «Ах вот как! Тогда я не понимаю, о ком вы толкуете». Посольша не возражала, потому что всегда оказывалась знакома только с «кузенами» тех, с кем надо было водить знакомство, и часто эти кузены даже не были с ними в родстве. А потом герцог опять заводил свое: «Да это же кузина Орианы!», и казалось, что он уснащает этими словами свою речь для красоты слога, так же как латинские поэты вводили в свои стихи определенные эпитеты ради дактилей и спондеев, требовавшихся им в гекзаметре. Впрочем, когда герцог возопил: «Да это же кузина Орианы!», имея в виду принцессу Германтскую, я счел это вполне уместным, потому что она и в самом деле была близкой родственницей герцогини. Посольше, судя по всему, не нравилась эта принцесса. Она сказала мне, понизив голос: «Она глупа. И не так уж она хороша собой. Дутая репутация. В общем, — добавила она одновременно и задумчиво, и убежденно, и с оттенком отвращения, — она мне крайне неприятна». Но часто родственные связи простирались гораздо дальше: герцогиня Германтская считала своим долгом говорить «тетушка» особам, с которыми найти общую родню можно было разве что восходя по меньшей мере к Людовику XV; впрочем, всякий раз, когда вполне в духе нашего времени какая-нибудь миллиардерша выходила замуж за принца, чей прапрадед, так же как и прапрадед самой герцогини, некогда женился на девице из рода Лувуа, американка, кроме всего прочего, радовалась, что с первого же визита в особняк Германтов, где ее, впрочем, не бог весть как радушно принимали и почем зря критиковали, могла говорить герцогине Германтской «тетушка», а та терпела это, улыбаясь материнской улыбкой. Но меня мало заботило, что значит «происхождение» для герцога Германтского и г-на де Босерфейля; в разговорах, которые они вели на эту тему, я искал только поэтических радостей. Сами того не зная, они дарили мне эти радости, как если бы это землепашцы толковали о полевых работах или матросы о приливах и отливах, то есть о делах и явлениях, настолько слитных с их внутренней жизнью, что им никак было не насладиться их красотой, так что мне приходилось вычленять ее самостоятельно.

Иногда какое-нибудь имя вызывало в памяти не только родовитую семью, но и особое событие или дату. Я слушал, как герцог Германтский напоминает, что мать г-на де Бреоте была урожденная Шуазель, а бабка Люсенж, и мне чудилось, что под обычной сорочкой с простыми жемчужными пуговками кровоточат в двух хрустальных шарах августейшие реликвии — сердца г-жи де Прален и герцога Беррийского[362]; а в другой раз это оказывались пронизанные чувственностью тонкие и длинные волосы г-жи де Тальен или г-жи де Сабран[363].