Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах

Надо отметить, что в первые годы существования Страны Советов попытки использовать психиатрию в политических целях носили единичный характер. Например, в 1921 году в Пречистенскую психиатрическую больницу по личному распоряжению Дзержинского была принудительно помещена Мария Спиридонова — легендарный деятель партии социалистов-революционеров и непримиримая противница большевиков. При Сталине в тюремных психиатрических больницах по политическим причинам содержались первый президент Эстонии Константин Пятс, бывший начальник штаба советского Военно-морского флота адмирал Лев Михайлович Галлер, знаменитый советский авиаконструктор Андрей Туполев. В 1955 году один из реабилитированных бывших пациентов Ленинградской психиатрической спецбольницы, известный партийный деятель, фронтовик Сергей Петрович Писарев начал первую в истории СССР кампанию против политических злоупотреблений психиатрией. Ему даже удалось добиться создания специальной комиссии ЦК КПСС, которая пришла к выводу, что злоупотребления действительно имели место, и подтвердила высказанные Писаревым обвинения в постановке ложных диагнозов, приведшей к тому, что психически здоровые люди подвергались изоляции в тюремных психиатрических больницах. В результате сотни здоровых людей были выпущены из больниц, а виновники их диагнозов отстранены от дел. Однако впоследствии отстраненные комиссией врачи и администраторы вернулись на свои места, а члены комиссии удалены под разными предлогами из аппарата Центрального комитета. Практика принудительной госпитализации советских граждан, не страдающих психическими заболеваниями, продолжалась…[14]

В сущности Снежневский всего лишь ввел новое толкование болезни, которое дало возможность рассматривать идеологическое инакомыслие как симптом тяжелого психического расстройства. При этом его последователям совершенно не следовало опасаться ответственности за постановку «политических» диагнозов. Можно сказать, специально для них из Уголовного кодекса 1960 года убрали статью 148, которая существовала даже в УК РСФСР 1926 года и согласно которой «помещение в больницу для душевнобольных заведомо здорового человека из корыстных или личных целей» наказывалось лишением свободы на срок до трех лет.

И не случайно поэтому сеть советских психиатрических лечебных заведений различного типа постоянно расширялась. По данным, которые приводили отечественный «самиздат» и так называемый «тамиздат», нелегально привезенный из-за границы, если к середине тридцатых годов на территории СССР функционировало 102 психиатрические больницы на 33 772 койко-места, то через десять лет после войны их стало уже около двухсот — на сто с лишним тысяч коек, а с 1962 по 1974 год количество койко-мест возросло с 222 600 до 390 тысяч.

Справедливости ради следовало отметить, что представители киевской и ленинградской школы советской психиатрии долгое время решительно выступали против этой концепции. Софье Михайловне рассказали, что в пятидесятые и шестидесятые годы они довольно часто отказывались признавать психически больными диссидентов, которым был выставлен диагноз вялотекущей шизофрении в Москве, и лишь к началу семидесятых сторонники Снежневского окончательно взяли верх и в Ленинграде[15].

— Да, конечно же, в общих чертах… — улыбнулся невесело доктор. — А вы знаете, что у вашего подзащитного выявлено сутяжно-паранойяльное развитие личности?

— Нет, а что это значит?

— Это, милая девушка, если коротко, — одна из разновидностей патологического развития психопатической личности. Она возникает, как правило, после реальных психических травм и вызывает реакции паранойи, из которых впоследствии формируется стройная система бреда. Доминирующая идея сменяется сверхценной, а затем — бредовой…

Хозяин кабинета говорил, а посетительница кивала и делала вид, что собеседник открывает ей нечто новое. Хотя она уже успела прочитать все в той же много раз перепечатанный на машинке «самиздатовской» рукописи, что сутяжно-паранойяльное развитие, наряду с вялотекущей шизофренией, оказалось весьма удобным диагнозом для внесудебной изоляции инакомыслящих. Например, даже обыкновенное недовольство незаконным увольнением человека с работы после подписания им какого-нибудь «письма протеста» или заявления в защиту политических заключенных, осуждение оккупации Чехословакии, письмо в «Известия» или в районную газету об отсутствии в СССР демократических свобод легко могли быть диагностированы как «бред сутяжничества» либо же «бред реформаторства». С точки зрения советских психиатров, под эти понятия вполне подходило также написание человеком многочисленных жалоб и заявлений в партийные или советские органы, в прессу и в суд с требованием восстановить какую-нибудь «справедливость» и «правду», уверенность в своей правоте, обостренное реагирование на ситуацию, унижающую человеческое достоинство…