Принудительной госпитализации в связи с этим подвергались правозащитники, представители разного рода национальных движений, люди, пытавшиеся эмигрировать из страны, религиозные активисты различных конфессий и даже борцы за соблюдение трудового законодательства или против бюрократизма на местах. Поговаривали, будто в некоторых центральных учреждениях, вроде приемной Прокуратуры СССР и Верховного Совета, существовала отлаженная система отправки особо настойчивых иногородних и московских посетителей в психиатрические больницы.
— В общем, завтра мы вашего подопечного перевозим в Москву, в институт имени Сербского. Для проверки диагноза… — закончил доктор короткую лекцию по основам советской психиатрии.
— А почему не у нас, не в Бехтерева?
— Понятия не имею. Такое постановление вынесено.
Медицинское освидетельствование и экспертиза на предмет вменяемости чаще всего проводились либо в московском Центральном НИИ судебной психиатрии имени В. П. Сербского, либо в Научно-исследовательском психоневрологическом институте имени В. М. Бехтерева в Ленинграде. И если здесь, на берегах Невы, еще можно было на что-то надеяться, то главными «экспертами» по вопросам медицинского освидетельствования в столице являлись сам Снежневский и профессор Лунц — так что рассчитывать на их объективность не стоило.
— Ой, спасибо… извините, — поблагодарила его Софья Михайловна. — Да, но что же будет с уголовным делом?
— Ну, уж это я точно не знаю, — развел руками психиатр. — Наверное, прекратят. Разве в нашей стране можно судить психического больного человека? Его лечить полагается, а не в тюрьму сажать…
Даже согласно официальной статистике Института судебной психиатрии, вменяемыми признавали более девяноста пяти процентов подсудимых, которым был выставлен этот диагноз. Однако по уголовным делам, связанным с «антисоветской агитацией и пропагандой» или же с «клеветой на социалистический строй» такой диагноз почти с этой же вероятностью приводил к признанию обвиняемых невменяемыми еще на стадии следствия…
Главный врач демонстративно отогнул рукав халата и посмотрел на часы:
— Ничего страшного. Полежит, поправится…
Разумеется, он ни при каких обстоятельствах не стал бы рассказывать адвокату о том, в каких условиях по-настоящему содержатся пациенты специальных психиатрических стационаров. В переполненных палатах царила духота и была такая скученность, что даже одному человеку с трудом удавалось протиснуться между кроватями. Зато в палатах не было предусмотрено туалетов, и отправление физиологических потребностей допускалось только в установленное администрацией время суток и в строго предусмотренные несколько минут для каждого. На прогулки обитателей психиатрических больниц почти не выводили — во всяком случае, мало кому из них удавалось подышать свежим воздухом свой положенный один час в день. Запрещено было иметь при себе письменные принадлежности и бумагу, заниматься самообразованием, общаться с остальными «политическими», обращаться к надзирающему прокурору, подавать апелляцию. Вся входящая и исходящая корреспонденция пациентов прочитывалась, телефонами пользоваться не разрешали, а свидания с близкими родственниками предоставлялись всего два или три раза в год. Обстановка палат отличалась от обстановки тюремных камер разве что в худшую сторону. Стены были покрыты штукатуркой, окна маленькие, за решетками и кое-где даже закрытые деревянными щитами-«намордниками». На ночь свет не выключали почти никогда…
— А что с ним потом будет, доктор?
— Вылечим, — твердо пообещал психиатр, поднимаясь из-за стола. — И будет он жить как все, нормальной жизнью.
Доктор, конечно, лукавил, и они оба это понимали. Над каждым, кто хоть раз попадал в поле зрения советской карательной психиатрии, навсегда повисала угроза внесудебной принудительной госпитализации — на месяц, на пару недель или даже на один-два дня, по указанию партийных или государственных органов. По меньшей мере дважды в год люди, состоящие на учете, принудительно госпитализировались в психиатрические стационары вообще без каких-либо медицинских показаний, а по распоряжению властей. За две недели до больших советских праздников райкомы и горкомы КПСС направляли главным врачам психбольниц секретные распоряжения на время госпитализировать в психиатрические больницы «людей с непредсказуемым поведением» — в частности, инакомыслящих и верующих, чтобы «обеспечить общественный порядок». Психиатрические больницы таким образом становились временными тюрьмами для «социально опасных», с точки зрения советской власти, людей — и не только по праздникам в мае и в ноябре. Также это происходило во время партийных съездов, визитов зарубежных государственных деятелей, международных фестивалей и крупных спортивных соревнований с участием иностранцев…
— Спасибо вам, доктор! Еще раз извините за потраченное время.