Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах

Софья аккуратно, чтобы не обидеть собеседника, посмотрела на свои наручные часы:

— Игорь, нам еще не пора?

— А сколько времени сейчас?

— Восемнадцать минут.

— Да, наверное, надо идти, — с видимым сожалением согласился Игорь. Он подобрал сигареты и протянул пачку новой знакомой. — Оставите себе?

Софья Михайловна поблагодарила, но отказалась. Они вернулись в коридор, и молодой осужденный по имени Игорь снова повел посетительницу вдоль бесконечных дверей и решеток на окнах — так, что гулкое эхо шагов, отражаясь от матовой плитки, перекатывалось вслед за ними.

По-тюремному пахло прогнившей капустой, а еще дезинфекцией и какими-то медикаментами.

На всем пути до кабинета главного врача им повстречалась только одна пожилая и толстая санитарка, переносившая куда-то покрытый марлей эмалированный поднос. Было пусто и тихо, но по каким-то едва ощутимым приметам угадывалось где-то неподалеку присутствие сотен людей, оказавшихся здесь по необходимости или против собственной воли…

* * *

В кабинете, где после короткого ожидания оказалась адвокат Ровенская, тоже были окна с решетками. Однако их никто не замазывал мелом и краской, так что через пыльное стекло вполне можно было разглядеть все, что делается во внутреннем дворе специализированной психиатрической больницы. Видавший виды Дед Мороз из папье-маше с ватой и разноцветные бумажные гирлянды, развешанные под потолком, напоминали, что до Нового года осталось совсем немного и что даже здесь это праздник, от которого следует ждать только самого лучшего…

— Чаю хотите?

— Нет, спасибо, — поблагодарила Софья.

Сидевший напротив главный врач еще некоторое время рассматривал ее удостоверение, потом закрыл и протянул посетительнице:

— Вы понимаете, что вас здесь вообще не должно быть?

— Понимаю. Не понимаю только почему.

— Режим содержания… — пожал плечами доктор.

В июле сорок первого он ушел на фронт с последнего курса Военно-медицинской академии и получил назначение на должность старшего военфельдшера во 2-ю дивизию народного ополчения. Осенью с тяжелыми осколочными ранениями попал в госпиталь, где был оставлен после излечения в связи с нехваткой медицинского персонала. Всю войну он прослужил на Ленинградском и Волховском фронтах, потом окончил Военно-медицинскую академию и серьезно занялся психиатрией. С отцом Сони Ровенской, командиром минометной батареи, нынешний главный врач спецбольницы познакомился в сорок третьем, во время январского прорыва блокады. Особенно близких отношений они с тех пор не поддерживали, однако встречались несколько раз на Пискаревском кладбище, так что отказать в личной просьбе фронтовику-ленинградцу нынешний главный врач спецбольницы почитал недостойным…

— Где он сейчас? — спросила посетительница.

— Там… — Хозяин кабинета махнул рукой куда-то в сторону тюремных камер, которые здесь теперь называли палатами.

— Я могу с ним увидеться?

— Нет.

— Почему?

— Это может быть вредно для психического состояния и здоровья.

— Для моего психического состояния? — улыбнулась молодая женщина.

— Возможно, и для вашего, — ответил врач вполне серьезно. Кажется, он уже начал жалеть о том, что согласился на встречу. — Скажите, Софья Михайловна, вы себе вообще представляете, что такое вялотекущая шизофрения?

— Ну, в общих чертах…

Разумеется, на юридическом факультете студентке Ровенской, как и остальным, читали общий курс судебной психиатрии. Однако о том, например, что означает это понятие, она получила довольно смутное представление. Софье запомнилось только, что этот диагноз был введен в оборот советским психиатром Снежневским, который определил его как разновидность шизофрении, при которой болезнь прогрессирует слабо, без характерной для шизофренических психозов симптоматики, и наблюдаются чаще всего только какие-то косвенные клинические проявления или неглубокие личностные изменения. При этом в советской медицинской литературе особо подчеркивалось, что человек с вялотекущей шизофренией может вполне успешно скрывать свою болезнь от членов семьи и знакомых, и только глаз специалиста может при этом распознать наличие заболевания. Мало того, по мнению некоего профессора Лунца, полковника КГБ и одного из соратников Снежневского, заболевание вообще может теоретически присутствовать, даже если это клинически недоказуемо и даже в тех случаях, когда личностные изменения отсутствуют.