Сторож брату моему

– Может быть, ты неправильно понял нас, Ульдемир. Да, мы не захотели жить в городах. Мы ушли в лес и живем, порой недоедая и не получая новой одежды. Мы сделали так потому, что нас обуревают мысли и желания, которым там, в мире Уровня, нет места. Мы не любим Уровня, Ульдемир, мы нарушаем его, и уверены, что так и надо делать. Но Уровень – еще не весь мир; наш мир может существовать и без Уровня, он может быть подобен не пруду, вода в котором, хоть и тепла, но застаивается и начинает плохо пахнуть, – он может стать похожим на реку, которая не останавливается, несет свои воды все дальше, вперед и вперед; и он все равно останется нашим миром. Мы хотели уйти от Уровня – и ушли; но не надо думать, что мы не любим нашего мира и хотим покинуть и его. Нет, мы хотим остаться в нем и сделать его таким, каким мы его представляем. Понятно ли я объяснил, Ульдемир?

– Понятно, кузнец. Но, наверное, я говорил не очень ясно, раз ты не увидел в моих словах главного: не только вам надо уйти, уйти надо всем, кто хочет спастись и продолжить жизнь – пусть и не в этом мире, а в другом, – продолжить свою жизнь, и жизнь детей, и их детей, и всех-всех. Я знаю, что вы любите свой мир; но одной любви бывает слишком мало, чтобы спасти того, кого любишь. Нужно что-то другое; а этого нет ни у вас, ни у нас.

– Скажи: нельзя ли погасить огонь, о котором мы говорили, не совсем, а только немного? Пусть станет холоднее, но не настолько, чтобы жизнь погибла. С холодом мы примирились бы; даже больше – мы, может быть, обрадовались бы ему, потому что опасность заставила бы наш Уровень сдвинуться с места – а мы и не хотим ничего другого. Неужели нельзя погасить огонь не до конца?

– Мне трудно ответить тебе, кузнец, – сказал я, – потому что я ведь не ученый, ты знаешь. Но, насколько я знаю, у нас нет такого средства. Мы можем погасить все сразу – и только так.

– Но, может быть, такое средство можно найти?

– Не знаю, кузнец. Наверное, можно. Но поиски потребуют много времени. А ждать нельзя.

– Почему?

– Потому, что можно не успеть. Солнце взорвется, и жар его испепелит мир.

– Хорошо, Ульдемир. Мы верим тебе. Вы поступили как добрые люди, примчавшись спасти нас. Я не могу, конечно, говорить за весь народ, но я такой же, как все, и полагаю, что они думают так же, как я. И скажу откровенно: мы, наверное, скорей согласимся рискнуть, чем бросить свой мир и удрать. Вы очень похожи на нас, но все же вы – чужие люди, и не решайте за нас, как нам быть. Это – наше дело.

Но такой поворот меня вовсе не устраивал.

– Нет, кузнец Сакс, не только ваше… Потому что…

Мне очень не хотелось говорить, я помолчал, перевел дух и опустил глаза, но тут же снова поднял их:

– Потому что если ваше солнце все-таки взорвется, то это будет угрожать не только вашему миру, но и нашему. Ваш погибнет сразу; наш тоже – хотя и не сразу, а постепенно. Нет, ваше солнце надо погасить обязательно, нельзя опоздать!

Снова была тишина.

– На этот раз я, кажется, понял тебя, Ульдемир. Вы прилетели вовсе не для того, чтобы спасти нас, или, вернее – это для вас не главное: вы прилетели, чтобы спасти себя!

– Не совсем так, но в общем верно.

– Да! Значит, вы думаете о себе – и ради этого, ради себя, готовы просто-напросто пожертвовать нашим миром!

– Не забудь: это мы могли сделать даже не показавшись вам на глаза! Но мы пришли для того, чтобы спасти и вас.

– Даже не спрашивая нашего согласия! Не зная, чего мы хотим, что думаем! Но тогда скажи, что же такое – насилие? А в нашем мире очень не любят насилия. Видишь, мы живем здесь, в лесу – но нас не трогают, хотя остальных куда больше, чем нас!

«Ну что ж, – подумал я, – теперь деваться некуда. Только вперед».

– Вас не трогают, да. Но что стало с людьми, что жили тут до вас? Кто убил их? Кто разрушил их город, от которого остались развалины, погребенные теперь под землей? Мы, что ли, прилетели и убили тех, чьи кости вы находите в глубине?

– Откуда ты знаешь, что их убили? Может быть, это была болезнь и они умерли…

– Здесь был город, не такой, как сейчас, при Уровне; здесь был город, как в том мире, откуда пришел я, – город с электричеством, с пластиком, со многими хорошими вещами, который вы сейчас еще только пытаетесь придумать, хотя люди их знали задолго до вашего рождения! Кто убил этот город и людей? Кто разрушил дома? Мы – или вы? Так кто же должен говорить о насилии?

Только теперь на поляне поднялась настоящая буря. Гремели голоса. Взлетали кулаки.

– Не верим!

– Докажи!

– Я могу доказать! Но что толку доказывать вам – вы так уверены в безгрешности своего мира, что не захотите признать, что когда-то вонзили нож в спину другому!

– Докажи нам! И если мы поверим…

– Ну, что же будет тогда? – подзадорил я.

– Ты сказал, что тот город был таким, как твои города – там, в твоем мире? Как это могло быть?

– Очень просто: ведь люди прилетели сюда из моего мира. Тот мир – настолько же ваш, как и мой! И, улетев отсюда, вы возвратитесь домой, а не на чужбину!

Гул на поляне медленно улегся.

– Докажи нам! Сейчас же! Идем! И если ты прав, тогда…