Сторожение

Жена у меня — ничего, но есть у нее замашки;
например, она, странным образом, любит
                                               обращаться в сову:
бывало, сидим за столом — руками она как замашет!
«Увффф! — говорит. — Увффф!» А потом говорит:
                                                        «Вффу, вффу!»
— и в дверь. Или в окно. Она такая.
Сейчас,
когда я задумался над этой строчкой
(а теперь над этой),
она, небось,
летает над районным центром Опочкой.
Над старинным Валом, нал городской читальней,
над кафе «Плельменная» моя жена летает...
Опочане спят в своих опочивальнях,
и никто из них об этом ничего не знает.
(А еще она обращается иногда в кошку,
если от меня что-нибудь надо,
и получает свое понемножку,
и вот уже ей ничего и не надо...)
Поглядит в окно на небо — там звезды,
                             Млечный Путь, там галактики;
поглядит-поглядит, говорю, и пырх в окно
                      или в дверь — вот вам и шуры-муры!
А днем, как ни в чем не бывало,
               в соответствии с планом дипломной практики
поднимает в опочецком клубе культуру.
Черт меня жениться попутал на такой
                                     с басурманским именем!
И друзья, как назло, разъехались — кто в Москву,
                                     кто к себе в Кострому...
Жизнь — феномен прелюбопытнейший, не так ли?
Вот именно.
Худо быть одному.

1984

Воспоминания о нулевом, дополнительном

В направлении на Себеж,
в нулевом вагоне, иш! —
ты все едешь, едешь, едешь,
едешь, в тамбуре стоишь.

В нулевом вагоне место
в обстановке боевой
обретают штурмом честно,
потому что — нулевой.

Толчея в лихом вагоне
такова, что контролер
не пройдет и не прогонит,
хоть матер он и хитер.

Трое их, впихнувшись в тамбур,
контролеров, говорят,
как бы взять бы тех бы там бы, —
их фонарики горят.

Щас дадут все трое деру —
жить охота контролеру!

В нулевом вагоне клятом
не позволит превозмочь
севший в зад аккумулятор
слабым светом эту ночь.

В нулевом вагоне тело
отрешается от дела, —
едем, едем и не ропщем,
мысли — в целом и об общем.

Жизнь — не точка болевая,
не веревка бельевая,
не картинки по пути
с невозможностью сойти.

Не сгущающийся сумрак.
И не кот в одной из сумок.
Не начальник волевой.
И не номер нулевой.

Вот четыре поколенья
пассажирских единиц
не желают обнуленья
тел своих — точнее, лиц.

А желают попаданья
в тему целеполаганья.

В голове бессонно месишь
это с тем, а с этим то,
подколесный слыша месседж:
тра-та, та-та, конь в пальто!

Я запомнил путь на Себеж
в нулевом вагоне. Иш,
едешь все и не приедешь,
едешь, в тамбуре стоишь.

Провинциальное