Stoykiy

— Нет, есть. Ты… Я был застигнут врасплох. — Его плечи напряглись. — Я не хотел быть отцом, когда София сказала мне, что беременна. Тогда мой мыслительный процесс был заторможен этой новостью. Даже когда я сказал ей, что смирился с этим, я лгал ей. Дело не в том, что у меня было какое-то мнение по этому вопросу, но, когда реальность того, что я стану отцом… что я буду нести ответственность за жизнь, когда я даже не мог правильно управлять своей… это была просто ещё одна вещь, в которой я потерпел бы неудачу, поэтому моей естественной реакцией было бороться.

— Когда мне позвонили и сообщили, что она умерла, первое, о чём я подумал, был ребёнок. И, как ты уже говорила ранее, ты даже не поняла, что хотела этого, а это уже было отнято. Вот что я чувствовал… Только это было по-настоящему. В её животе рос настоящий ребёнок, половина моей плоти и крови, единственная кровь, кроме моей, которая всё ещё была живой… и она умерла из-за меня.

Так тяжело слушать, как ломается его голос — большой сильный парень, который со стороны выглядит неприкасаемым. Ему приходилось скрывать это слишком долго, и я ненавижу, что ему приходится переживать эти чувства заново, но я предполагаю, что он никогда не говорил об этом вслух. Вероятно, он никогда не сталкивался с ними лицом к лицу, потому что, когда он начинал, он так или иначе заглушал свои печали.

— Часть меня тоже умерла. Вместе с ними часть меня исчезла. Все хорошие части меня ушли в землю вместе с ними, и с этого момента я решил, что мне не позволено ничего хорошего. Я этого не заслужил. Не только с моей мамой, но и с Софией и ребёнком — я был всего лишь чёртовым слабаком. Для них и для себя тоже. Я всегда называл своего отца трусом за то, что он покончил с собой только потому, что моей мамы не стало. У него всё ещё был я, и он, бл*ть, бросил меня. Я этого не понимал. Все, о чём я мог думать, это то, что это было моим наказанием за то, что я не защитил свою маму.

— Ты был молод, Эрик. Особенно с твоей мамой.

— Не имеет значения. Я знал лучше. Я знал, что лучше не открывать дверь этим мужчинам, и я знал, что лучше не позволять Софии уйти той ночью. Чувство вины… чёртова грёбаная хватка, которую он оказал на меня, была адской. Я был доволен тем, что был несчастен и жалел себя. Я просто ждал, что дьявол придёт и заберёт меня, утащит вниз, чтобы прожить вечность в огне, потому что там моё место. Но потом я понял, что жить без моей семьи, без Софии и ребёнка, которого мы создали вместе, было ещё хуже. Я жил в ещё более худшей версии ада.

Эрик встаёт и толкает меня на спину на кровать, а затем садится на меня верхом. Как и раньше, он баюкает моё лицо, но на этот раз нежнее.

— Но потом я встретил тебя. И впервые, как мне показалось, за всю мою жизнь я действительно увидел свет. Я увидел солнце вместо облаков, и когда я понял, как ты притягиваешь меня, я попытался оттолкнуть тебя, потому что знал, что ты достойна лучшего. И прежде чем ты начнёшь спорить, — он прижимает палец к моим губам, — это было раньше. До того, как ты ушла от меня, и до того, как я дал себе разрешение снова полюбить. Быть с кем-то, кто заставляет меня чувствовать себя живым.

Когда слеза скатывается с моего глаза, Эрик её большим пальцем. Возможно, другие женщины расстроились бы, услышав, как он говорит о своей бывшей, но для меня это просто показывает, что он заботливый, преданный и достойный мужчина.

— Я никогда, ни разу, не думал о будущем, о семье. Ни тогда, ни примерно час назад. Так что я чертовски перепугался. — Его губы растягиваются в небольшой улыбке. — Но я испугался, потому что мог это представить. Я могу представить себе семью с тобой. Я видел маленькую светловолосую девочку с косичками, бегающую по двору, а за ней гонится щенок.

Я смеюсь сквозь слёзы над образом, который он создаёт, потому что он похож на тот, что я тоже представляла, за исключением того, что это был бегающий вокруг мальчик с каштановыми волосами.

— Я не буду лгать тебе; я не знаю, готов ли я к этому прямо сейчас, но, если бы это случилось с тобой прямо сейчас, эта мысль только немного пугает меня.

— Немного пугает?

Он слезает с меня и перекатывается на бок.

— Мне очень жаль… за то, как я отреагировал, за алкоголь и всё остальное. Я просто… Я даже ещё не сказал тебе, что люблю тебя, а ты ни с того ни с сего огорошила меня чем-то подобным, и я облажался. Я так плохо отреагировал, и я хотел бы все исправить, но…

— Ты действительно только что сказал, что любишь меня?

— Да, — шепчет он. — Я так и сказал. Потому что так я чувствую.

Когда я сглатываю, моё горло горит, и слёзы снова щиплют глаза.

— Действительно?

— Да. Я влюбился в тебя в тот момент, когда увидел.

— Я не… — мои слова обрываются, когда я пытаюсь сформулировать то, что хочу сказать. — Я никогда раньше не слышала этих слов.

Его красивое лицо, такое выразительное от разных эмоций, пронизывающих нас сегодня вечером, смягчается, когда он проводит большим пальцем по моей щеке.

— Это упущение, детка, потому что ты действительно прекрасна.