Самая миниатюрная из известных колыбелей такого рода (высота 12 см, длина 11 см). Внутри лежит трогательная кукла Иисуса в кружевном облачении, которая сильно пострадала от времени. По периметру – надпись
Велик соблазн истолковать такие видения как тоску бездетной женщины по собственному ребенку. Однако с подобными психологическими интерпретациями нужно быть осторожнее. Дело в том, что похожие откровения случались не только у монахинь. Например, Марджери Кемп (ок. 1373–после 1438), которая в видениях стелила Марии постель и пеленала божественного младенца, сама была матерью четырнадцати детей, а Доротея из Монтау (1347–1394), испытавшая опыт мистической беременности Иисусом, – матерью девятерых. Кроме того, и в монастырях были дети: некоторых девочек отдавали туда совсем маленькими, а тем монахиням, которые поступали в монастырь после смерти супруга, иногда разрешалось брать с собой отпрысков. В любом случае, в видениях, как правило, присутствует Дева Мария, которая позволяет женщинам помочь ей в уходе за ребенком (а порой и требует такой помощи!).
236. Мария и Иисус на родильном ложе. Фрагмент алтаря XVII в. в часовне Нотр-Дам в Ле-Йоде (Франция).
Дева Мария, Младенец и Иосиф – эта скульптурная группа до сих пор является предметом благочестивого поклонения. На таком примере видно, как выглядели маленькие фигурки, которые стояли в частных дома и в кельях монахинь. Одеяла и занавеси делали их похожими на кукольные домики.
Поэтому не стоит удивляться, что в позднем Средневековье изображения Марии на родильном ложе были так распространены (236). Иногда Богоматерь играет с Младенцем (237) или кормит его (238). Она может быть усталой или веселой. Но, как бы ни выглядели подобные сцены, они словно приглашали зрительниц принять участие в происходящем. Глядя на эти образы, и монахини, и мирянки могли идентифицировать себя с Марией и ощутить себя матерью младенца Иисуса. Так, Адельхайт фон Фрауэнберг (XV в.) мечтала стать для него идеальной матерью, пожертвовать свое тело, сделать так, чтобы ее кожа стала пеленками для Иисуса, вены – свивальными лентами, костный мозг – его пищей, кровь – водой для его купания, а кости – дровами для огня, согревающего Младенца.
237. Мария на родильном ложе. Кёльн (Германия), ок. 1340 г.
Довольная Мария полусидит на своем ложе со смеющимся младенцем. Это воплощение уютного материнства идеально подходило для медитаций – как монахинь, так и мирянок. Скульптура не круглая, так что с одной стороны она должна была к чему-то прислоняться (видимо, ее ставили в нишу-святилище).
238. Дева Мария с Иисусом. Германия, вторая половина XIV в.
Крайне редкий сюжет. Дева Мария кормит наполовину спеленутого младенца, при этом на коленях у нее лежит его колыбель. Вероятно, эта статуэтка использовалась для такого же домашнего/келейного культа, как и маленькие колыбельки. Об этом свидетельствуют и ее небольшие размеры (31,8 см в высоту).
Благочестивые практики, которые должны были помочь женщинам ощутить мистическое единение с Марией и Иисусом или даже самим испытать божественное материнство, тем самым придавали более высокий статус и обычному материнству, с его скорбями, радостями и заботами.
В комнате роженицы
Дева Мария, конечно, не была единственной матерью в средневековом искусстве (239, 240). Самая интересная (и зачастую самая незаметная для современного зрителя) метаморфоза на исходе Средневековья происходит не в сценах Рождества Христова, а на изображениях, где Анна рожает Марию, а Елизавета – Иоанна Крестителя. В них буквально вторгается огромное количество бытовых деталей – эта перемена, на первый взгляд, кажется незначительной, но на самом деле очень важна. Благодаря ей изображения священных родов сближаются с опытом реальных женщин – заказчиц манускриптов, алтарей и других произведений искусства; а этот опыт, сближаясь с сакральным, превращается в нечто ценное, встраивается в историю спасения и становится из приватного публичным.
Как правило, такие образы заказывали дамы из знатных и состоятельных семейств. Поэтому матери Девы Марии и Иоанна Крестителя рожают их в уютных, а иногда и роскошных интерьерах: с дорогими тканями, занавесями, горящим камином и множеством служанок. Вместо кровати и колыбели, которыми чаще всего исчерпывалась обстановка на более ранних изображениях, зритель видит богато обставленные покои (241–243).