Читаем Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии полностью

294. Мастерская Гильбера де Меца. Часослов Иоанна Бесстрашного. Гент (Бельгия), ок. 1409–1419 гг. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. NAL 3955. Fol. 89v


Нетипичное изображение Рождества Христова – дело происходит не в хлеву, а в обычной комнате. Дева Мария лежит на кровати, повитухи заняты купанием младенца, а Иосиф подносит еду жене. Эпизод, где роженица подкрепляется едой и напитками, часто встречается в изображениях Рождества Девы Марии и Рождества Иоанна Крестителя, но крайне редок в сценах Рождества Христова.

Пеленки из чулок

Одним из самых необычных занятий Иосифа было раздирание собственных чулок на пеленки для младенца. Этот сюжет не раз встречается в позднесредневековом искусстве и представляет собой нечто большее, чем курьезную деталь. В действительности, художники напоминали зрителю об одной из самых знаменитых в Европе реликвий. В XIV в. Ахенский собор приобрел, среди прочих святынь, чулки св. Иосифа, которые, по преданию, последний не пожалел и пустил на пеленки для маленького Иисуса. Каждые семь лет они выставлялись вместе с рубашкой Девы Марии, полотном, на которое положили тело мертвого Христа, и тканью, в которую была когда-то завернута голова Иоанна Крестителя. К ним устремлялись толпы паломников – к примеру, только в 1496 г. на реликвии пришло посмотреть 142 000 пилигримов. Они покупали памятные медали, фляжки и значки с изображением чулок, привозили их домой – так о существовании святыни узнавали даже те, кто никуда не ездил.

Популярности чулок св. Иосифа не помешали ни альтернативная версия св. Бригитты Шведской (в своем видении она описывает новые сияющие пеленки, которые Дева Мария привезла с собой в Вифлеем), ни более поздние нападки протестантов. Впрочем, в XVI в. ахенцы – чтобы избежать ненужных ассоциаций с низменными элементами костюма – переименовали эту реликвию в «пелены св. Иосифа».

История с чулками не только свидетельствовала о бедности Иосифа и Марии, которым не во что было завернуть младенца, но несла в себе символический смысл: Иосиф обнажает свои ноги в присутствии Бога, как это сделал Моисей на горе Синай, когда пошел посмотреть на неопалимую купину.

«Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я! И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая»

(Исх. 3:3–5).

От аналогии с Моисеем тут не уйти, однако изображения с чулками все-таки скорее принижали, чем возвышали Иосифа. Чулки – слишком бытовая деталь, и если, рассказывая эту историю, ее приземленность можно было как-то затушевать, в иконографии это было сделать гораздо сложнее. Иосиф, в отличие от Моисея, в таких сюжетах не только не приобретает ореола святости, но становится еще смешнее, чем раньше, так как предмет его мужского наряда превращается в пеленки для маленького ребенка (295–297).

295 (XXXIX). Рождество. Панель Алтаря Балтимор-Майер ван ден Берг. Нидерланды, 1390–1400 гг. Antwerpen. Museum Mayer van den Bergh. № MMB.0001.1-2


Иосиф сидит в одном чулке и сосредоточенно разрезает другой. Композиция выстроена таким образом, что муж-старик находится ниже Марии, а Мария – ниже младенца. Выше всех в небесах изображен благословляющий Бог-Отец. Иосиф здесь – самая скромная фигура, и сидит он прямо на земле.

296 (XL). Ханс Мульчер. Рождество. Панель Вурцахского алтаря. Германия, 1435 г. Berlin. Gemäldegalerie. № 1621


Одно из самых странных в немецкой живописи XV в. изображений Рождества. Дева Мария, младенец Иисус и Иосиф находятся в огороженном пространстве, а из-за забора на них глядят непонятные персонажи, похожие на средневековых зрителей, собравшихся посмотреть мистерию на сюжет Рождества. Вдалеке видно Благовещение пастухам. Иосиф стоит на коленях, простирая в сторону Младенца руки, почему-то в варежках (возможно, потому, что к священным телам и предметам не прикасаются голыми руками, или чтобы показать, что дело происходило зимой). В колыбели лежат фиолетовые чулки. Один положен поверх Младенца, завернутого в сияющие белые пеленки, другой находится под его головой. В этом случае чулки не играют никакой практической роли, а напоминают о том, чем Иосиф пожертвовал ради Иисуса.

297. Псалтирь. Брюгге (Бельгия), начало XIII в. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 14. Fol. 3r


Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки
50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки

Ольга Леоненкова — автор популярного канала о музыке «Культшпаргалка». В своих выпусках она публикует истории о создании всемирно известных музыкальных композиций, рассказывает факты из биографий композиторов и в целом говорит об истории музыки.Как великие композиторы создавали свои самые узнаваемые шедевры? В этой книге вы найдёте увлекательные истории о произведениях Баха, Бетховена, Чайковского, Вивальди и многих других. Вы можете не обладать обширными познаниями в мире классической музыки, однако многие мелодии настолько известны, что вы наверняка найдёте не одну и не две знакомые композиции. Для полноты картины к каждой главе добавлен QR-код для прослушивания самого удачного исполнения произведения по мнению автора.

Ольга Григорьевна Леоненкова , Ольга Леоненкова

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / История / Прочее / Образование и наука
Певцы и вожди
Певцы и вожди

Владимир Фрумкин – известный музыковед, журналист, ныне проживающий в Вашингтоне, США, еще в советскую эпоху стал исследователем феномена авторской песни и «гитарной поэзии».В первой части своей книги «Певцы и вожди» В. Фрумкин размышляет о взаимоотношении искусства и власти в тоталитарных государствах, о влиянии «официальных» песен на массы.Вторая часть посвящается неподцензурной, свободной песне. Здесь воспоминания о классиках и родоначальниках жанра Александре Галиче и Булате Окуджаве перемежаются с беседами с замечательными российскими бардами: Александром Городницким, Юлием Кимом, Татьяной и Сергеем Никитиными, режиссером Марком Розовским.Книга иллюстрирована редкими фотографиями и документами, а открывает ее предисловие А. Городницкого.В книге использованы фотографии, документы и репродукции работ из архивов автора, И. Каримова, Т. и С. Никитиных, В. Прайса.Помещены фотоработы В. Прайса, И. Каримова, Ю. Лукина, В. Россинского, А. Бойцова, Е. Глазычева, Э. Абрамова, Г. Шакина, А. Стернина, А. Смирнова, Л. Руховца, а также фотографов, чьи фамилии владельцам архива и издательству неизвестны.

Владимир Аронович Фрумкин

Искусствоведение