Эти аналогии довольно рано приводят к тому, что мать и сын – Мария и Иисус – начинают символически изображаться как муж и жена. Ведь Адам и Ева были супругами, а Иисус и Мария – новые Адам и Ева. Кроме того, Церковь часто олицетворяли в образе Богоматери. А Церковь, как говорил апостол Павел в Послании к эфесянам, есть невеста Христа. Это вновь подводит к идее любовного союза Иисуса с его матерью.
Первым, кто прямо назвал Деву Марию «невестой Христовой», был христианский богослов и поэт Ефрем Сирин (306–373):
«Я – сестра Твоя, потому что и Я из дома Давида, который отец Нам обоим. Я – Матерь Твоя, потому что родила Тебя. Я – невеста Твоя, потому что Тебе посвящена. Я – раба и дщерь, потому что купил Ты Меня кровью и крестил Меня в водах».
Наконец, тут важна ассоциация Девы Марии с персонажем одной из самых эротически насыщенных книг Ветхого Завета – Песни Песней. В этом тексте любовник, описываемый как Царь или как Соломон, ищет и находит свою возлюбленную Шуламиту (Суламифь), а она, в свою очередь, тоже ищет, теряет и находит его. Песнь Песней прославляет красоту, чистоту и плодовитость Невесты.
Богословы издавна интерпретировали эту историю, рассказанную языком снов и видений, как развернутую метафору любви Бога к своему народу, которая была описана как супружеская любовь, чтобы сделать текст понятней и ближе читателю. В этом христианское толкование опиралось на иудейское. В соответствии с ним, Песнь Песней повествовала о любви Бога к Израилю (потому эту книгу в синагогах читали во время праздника Песах, посвященного освобождению евреев из египетского рабства).
Уже в IV в. Амвросий Медиоланский, миланский епископ и один из учителей Церкви, сравнивал Деву Марию с Шуламитой:
«Как прекрасно и то, что под образом Церкви предречено о Марии; конечно, если только ты будешь обращать внимание не на телесные члены, а на таинства Его рождения. Вот что говорится относительно нее: Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями» (Песн. 7:2»3).
Эта идея получила новую жизнь в сочинениях Бернарда Клервосского, крупнейшего цистерцианского богослова и мистика, пламенного почитателя Девы Марии. В своих 86 проповедях на Песнь Песней он постоянно идентифицирует Христа с любовником из этой книги, а Марию – с его невестой и женой.
Первые попытки проиллюстрировать брак Иисуса и Марии делались исключительно в манускриптах, предназначенных для монашествующих, то есть для самой образованной части общества (до XIII в. большинство рукописей изготавливалось в монастырях и хранилось в их библиотеках).
Чаще всего изображение влюбленной пары появляется в первой главе Песни Песней, в инициале «О», с которого начинается фраза
168. Библия. Реймс (Франция), ок. 1112–1140 гг.
В этом инициале, открывающем текст Песни Песней, изображены Соломон (в короне) и его возлюбленная с обнаженной грудью.
169. Библия. Аббатство Сент-Аман (Франция), 1097 г.
Оба священных любовника в инициале «О» объединены одним крестообразным нимбом.
На некоторых иллюстрациях кроме Марии-Церкви появляется и вторая женская фигура – олицетворение Синагоги. Если Церковь – общность всех верующих во Христа, Синагога – общность всех верующих иудеев, оставшихся в рамках Ветхого Завета.
В самом тексте Песни Песней, написанном задолго до появления христианства, ни Церковь, ни Синагога, конечно, не упоминаются. Все эти истории про соперничество, принятие и отвержение были созданы средневековыми богословами-комментаторами. В частности, Амвросий Медиоланский полагал, что именно Синагога произносит слова «Дщери Иерусалимские! Черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы. Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники, – моего собственного виноградника я не стерегла» (1:4-5). По его мнению, «чернота» означает черноту неверия Синагоги. В то же время она красива, так как ей был дан ветхозаветный Закон, и, если она обратится ко Христу, то красота к ней вернется. Григорий Великий (ок. 540–604), папа римский и один из учителей Церкви, был уверен, что Синагога не только возвратится ко Христу, но и станет такой же прекрасной, как Церковь (172, 173).