— И это самое гнусное — я? — выплеснулось из меня.
— Уже не ты, почти не ты… Не спрашивай, дай мне поспать. Подойди ближе.
И тут — я сел рядом с ней, и она — кошмар! Положила головку мне на грудь… И, видимо, спала; я тоже… По крайней мере, этот маньяк позднее сказал мне, что еще добрых два часа он молился перед цветочками…
— Я — тебя — люблю, — слышал я во сне ее сладкий голос. — Именно потому, что ты так немил мне. В величайшее мгновение, когда все рухнуло, я познала, что забрызганная ненавистью, не смогу стать Сиянием. И в эту минуту Воля и все остальное отказалось мне служить. Раз и навсегда. Я почувствовала себя беспомощной навеки, точно новорожденный младенец. Во всем, во всем, во Всем следует видеть благодатнейшее Сияние и Благодать, только Свое Сияние и к Себе Любовь, если человек хочет стать Божьей Благодатью Сияния и Любви.
Она еще долго и долго говорила, но я забыл о чем, как забываются сны. Тут мне захотелось поцеловать ее. Внезапно лечу в угол. А она стоит надо мной, совершенно иная! Исчез ее сомнамбулический взгляд, зеленое лицо запылало розовым светом, и старый, ужасный голос зазвучал раскатисто:
— Откуда ты здесь взялся, вечный паршивый пес?
— Я ничего — я ничего… но ты как раз обнимала меня…
— Я — тебя? Ты с ума сошел? Что за нахальство, обращаться ко мне на ты?
— Но ты — вы — спали и признались мне в любви — потому что вы проиграли эту битву…
— Что ты мелешь?.. Однако, — она закрыла лицо. — Да… Мне снился как раз мой обычный сон: что я должна съесть жабу: дохлую, вонючую, толстую, паршивую. И я даже надкусила ее. А ты здесь? Вон! Вон! — заорала она с небывалой злобой.
Я бы тут же послушался, если бы не упал на песок беседки. Она пинала меня ногами, вопя, как помешанная: «Вон! вон!»
— Не могу — прошу — прошу… Я как раз находился на небе, вы были там овечкой — а теперь сразу бросаете меня в пекло.
— Я только теперь тебя туда брошу! Погоди там, скоро. Эй! Уже скоро тебе придется иметь со мной дело!..
Так как она перестала пинать меня, я смог выговорить:
— Вы опять там находитесь? Беда! Вы, значит, ее не выиграли?
—
И она, быстро набросив на лицо вуаль, раздвинула зеленую стену.
— Супруга! — простонал я из глубины своего отчаяния. — Мщение принадлежит Богу. Вы как ребенок, которого беспрестанно бьют из-за какой-то плохой привычки; если он разумен, видя, что его будут беспощадно наказывать и в дальнейшем, он лучше бросит эту дурную склонность. Точно так же дело обстоит и с вами — там в вечности…
Представьте, тут вдруг, уже за беседкой, она захохотала почти весело.
— Олух, олух, — услыхал я еще.
Почти тут же мое оцепенение прервалось из-за того, что кто-то боязливо коснулся меня.
— Вы уснули, приятель?.. Естественно: даже глазки цветочков закрываются сонно в такую жару…
— Вы видели даму с вуалью, только что вышедшую отсюда?
— Ничего не видел.
— А вы слышали ее рев?
— Ничего не слышал.
— Послушайте, ведь она ревела как десять ягуаров! Безусловно, ее слышали даже в Берлине!
— Я ничего не слышал: но шепот слышал — шепот одного цветочка, как человеческая речь — артикулированный. Жаль, что этого языка я не знаю. Очевидно, африканский диалект. Пойдемте, пожалуйста, быстро со мной, может быть, и вы успеете еще это услышать: я потом подробно объясню вам, к какому роду и виду относится это растение…
Ладно, иду с ним, мужиком сдуревшим. Вот такой был бы образцовым свидетелем на судебном разбирательстве…
— Оставьте меня, оставьте меня, или я сойду с ума!..
Я выбросил из окна своей комнаты вазы, картины, пепельницы — все, и орал при этом невесть что…
Живу теперь в другой вилле. Ту прежнюю я, уходя, заплевал и клумбы растоптал.
Здесь окна защищены решеткой. Я приказал всюду вставить на скорую руку двойные двери. У меня также имеются ручные бомбы. И если я какую-нибудь швырну ей под ноги, тогда посмотрим. Я убил тебя один раз, девка, почему не убить тебя во второй?
Если бы не случилось того, что перед моим пробуждением она начала со мной… я бы спятил от страха.
Но это воспоминание — сладкий сахар…
Конечно, она уже знает, кто ее убил; конечно, она знала это с самого начала. Она играла со мной, как кошка с мышью.