Страга Севера

– Летом был у вас, мед привозил от Петра Григорьевича, – объяснил он. – Я Мамонт, а теперь Странник.

– Извините, не помню, – признался учитель.

Его дети, выстроившись в ряд, с любопытством разглядывали гостя. Было странно, что его не помнили здесь, однако Мамонт допускал и это: за лето пчеловод присылал сюда не одного своего гостя…

– Вы не знаете, где сейчас Ольга? – спросил он.

– Какая Ольга? – насторожился Михаил Николаевич.

– Дочь участкового из Гадьи.

Он пожал плечами, помотал головой:

– К сожалению, нет… У нас свой участковый, а гадьинского не знаю. Простите…

Вежливость учителя делала его неуязвимым, любой вопрос как с гуся вода. Мамонт попрощался и вышел на улицу. За спиной снова застучал топор…

Больше не задерживаясь, Мамонт направился в горы, к Петру Григорьевичу. Драга наверняка знал, где Валькирия, да и расставались они друзьями. Ночная дорога его не смущала, напротив, идти в темноте было безопаснее, хотя в горах бродили и люди генерала Тарасова и Савельева, и, возможно, команды Интернационала из фирмы «Валькирия». В лесу стояла темень, и если бы не золотистый палый лист, отражающий звездное небо, идти бы пришлось на ощупь. Через несколько километров он услышал треск мотоцикла в горах и, когда среди деревьев замелькал свет фар, свернул в сторону. Мотоциклист пронесся мимо на большой скорости, так что ничего не удалось рассмотреть. Мамонт осветил зажигалкой след: протектор был с крупными шипами – такие колеса обычно бывают у спортивных кроссовых мотоциклов.

Часа полтора он шел в полной тишине, лишь шуршал лист на подмерзающей земле да время от времени пошумливала на порогах далекая речка за лесом. Потом неожиданно послышались песня и стук тележных колес. Голос певца, нетрезвый и заунывный, доносился откуда-то с гор и будто стекал в долину.

Ой да ты, калина, ой да ты, малина,
Ты не стой, не стой, да на горе крутой.

Лошадь фыркала, почуяв на дороге человека, Мамонт отступил за деревья. Телега протарахтела вниз, увозя с собой песню, и в лесу вдруг посветлело: в горах повсюду лежал снег. Он ступил через его границу, четко отбитую на проселке, и сразу ощутил зиму. Дорога оказалась хорошо наезженной легковыми машинами и мотоциклами, а по обочинам бегали зайцы.

Пасека приближалась вместе с шумом воды на речке. Мамонт уже узнавал очертания гор, заснеженные вершины которых поднимались к звездному небу, машинально прислушивался, но вокруг стояло полное безмолвие. Ему представлялось, как сейчас встретит его Петр Григорьевич, как темно сверкнет его черный глаз и, радостный, шепотом сообщит, что Ольга, как всегда, хлопочет в бане – кого-то выхаживает, отмачивает соль или огнем выжигает болезни. И тогда Мамонт придет к ней и скажет:

– Ура! Я – Странник!

Или нет, не так! Лучше просто стать перед ней и сказать:

– Здравствуй, моя Валькирия. Я вернулся.

И все начнется сначала…

Собаки на пасеке почуяли его издалека, залаяли дружно и вмиг нарушили безмолвие: эхо забилось среди гор, и пространство залилось нескончаемым криком:

– Ва! Ва! Ва!..

Мамонт не выдержал и побежал, не ощущая усталости. Впереди, среди сосен, уже зачернел дом с темными окнами, когда через дорогу перемахнула неясная, расплывчатая тень – то ли лось, то ли огромная собака. Он замедлил бег и приблизился к размашистому следу, пересекшему проселок.

На снегу были четкие отпечатки босых человеческих ног…

В этот же миг из дома выскочили собаки, закружились возле Мамонта, облаивая его со всех сторон, и растоптали следы. В окнах забрезжил красноватый свет – то ли свеча, то ли керосиновая лампа. Увлекая за собой всю свору, Мамонт подошел к крыльцу, и в это время из дома с ружьем в руках выскочил Петр Григорьевич.

– Ура! Я – Странник, – сказал Мамонт и вскинул руку.

– Странник? – настороженно спросил пчеловод и поставил ружье к ноге. – Я уж подумал – медведь.

– Я не медведь – Мамонт! – пошутил он, несколько смущенный тем, как его встречают.

– Ну заходи, заходи, странник, – проговорил Петр Григорьевич, освобождая дорогу. – Места хватит…

Мамонт вошел в избу – на столе светилась тусклая лампа с закопченным стеклом. Обстановка никак не изменилась за это время: те же резные столбы, щепки, запах меда и прополиса.

– Здравствуй, Петр Григорьевич, – сказал Мамонт. – Извини, что среди ночи…

– Ничего, брат, ко мне в любое время захаживают, – отозвался он, вешая ружье на стену. – Сейчас чайком угощу, в печи стоит, поди, не остыл. Или медовушки с устатку выпьешь?

Было непонятно, признал его хранитель Путей – Драга или все это обыкновенное его гостеприимство. Мамонт прибавил света в лампе, снял фуфайку. На столе были разложены книги, открытые на закладках, и несколько кип машинописных рукописей.

– Философией балуюсь, – объяснил пчеловод, доставая чайник. – Разрабатываю одну любопытную теорию… Ты, странник, поди, голодный, так я щей разогрею. Печь горячая, да и щи не совсем стылые.

– Ты что же, не узнаешь меня, Петр Григорьевич? – спросил Мамонт.

– Как не узнаю? Узнаю! – засмеялся он, орудуя ухватом у печи.